На этих именах круг близких людей Серпа Ивановича замыкался, ну, а что касается меня, то на весь полевой сезон я всегда обрываю любую переписку.
Однако Серп Иванович Сказкин с реалиями обращался свободно. Каждое утро, независимо от погоды и настроения, он встречал меня одними и теми же словами:
– Почты нет!
Произносил он эти слова отрывисто и четко, как морскую команду, и я, еще ничего спросонья не сообразив, привычно лез рукой под раскладушку – искал сапог, припрятанный там заранее.
Но сегодня мой жест не испугал Сказкина.
Сегодня Сказкин не хихикнул довольно, не выскочил, хлопнув дверью, на потное от теплой росы крылечко. Более того, сегодня Сказкин не испугался сапога, он, Сказкин, даже не двинулся с места, и после секундного, но значительного молчания несколько растерянно повторил:
– Почты нет!
И добавил:
– Вставай, начальник! Я что хошь сделаю!
Сказкин, и – сделаю!
Серп Иванович Сказкин с его любимой поговоркой «Ты, работа, нас не бойся, мы тебя не тронем!» и – сделаю!
Богодул с техническим именем и это невероятное – сделаю!
Открывая глаз, прислушиваясь к тому, как жирно и подло орет за окном ворона, укравшая у нас позавчера полтора килограмма казенного сливочного масла, я упорно решал заданную Серпом загадку.
Что могло означать это – сделаю?
Прошедшая ночь, я не отрицал, действительно выдалась бессонная. Свирепая, мертвая духота упала на берега бухты Доброе Начало. Речка Тихая совсем отощала, от ее узких ленивых струй, как никогда, несло гнильем и болотом. Бамбуки пожелтели, курились едкой пыльцой, огромные лопухи сморщились, как бока приспущенных дирижаблей. Стены домика покрылись влажными тяжелыми пятнами, выцветшие обои поднялись пузырями, потом пузыри лопнули, и так же тяжко, как лопнувшие обои, обвисло небо на каменных мрачных плечах вулканов.
Вторую неделю над Итурупом стояло душное пекло.
Вторую неделю не падало на берега Итурупа ни капли дождя.
Вторую неделю я проводил бессонные ночи у окна, уставившегося на океан пустой рамой, стекла я выдавил – для свежести.
Душная, горячая тишина была наложена на остров, как горячий компресс, и волны шли к берегу ленивые, длинные.
Звезды.
Лето.
– Вставай! – повторил Серп Иванович. – Я что хошь сделаю!
Я, наконец, разлепил веки.
Серп Иванович Сказкин, первая кепка острова, обладатель самой крупной на острове головы, стоял передо мной в трусах на босу ногу и навытяжку, как рядовой над раненым маршалом. Еще на Сказкине был никогда не снимаемый им полосатый тельник. Обнаженные кривые ноги Сказкина казались еще круглее от того, что обвиты были наколотыми на них сизыми змеями.
