– Плесни еще, – подставил он свою чашку. – Это хорошо, что ты много думаешь. Жаль, всегда с опозданием.
Несколько дней мы встречались только за столом. Юлай почти не вылезал из бункера, охраняемого Ровером; а меня опять мучили сны.
Там, в снах, я вновь и вновь бежал вверх по косогору – к недостижимой, я уже понял это, синеве. Проклятие, а не сны. Я не знал причины, вызывающей их.
Пару раз я замечал ночные огни в бухте, но Юлай нашего убежища не покидал.
Я с тоской следил за таинственными огнями.
Если алхимики и были заинтересованы во мне, с предложениями они не спешили. Если шеф и был озабочен моим исчезновением, я этого никак не чувствовал.
Я садился на подоконник и следил за туманом, лениво перегоняемым ветерком с берега на берег.
В течение какого-то часа ветерок сменил направление раз пять. Дважды я видел тень Ровера, появляющегося перед бункером. Он смотрел в мою сторону, я чувствовал это по холодку, леденящему мне спину.
Откуда в этом псе столько ненависти?
Я прислушивался.
Ровно рокоча хорошо отлаженным двигателем, невидимая лодка входила в бухточку, вспыхивал на берегу огонек.
Меня это не касалось.
Возможно, центром таких таинственных действий являлся именно я, меня это все равно не касалось.
Туман.
Ночь.
Отбивной ветер…
Прошло полтора месяца, я перестал видеть сны.
Я проваливался в небытие, и мне ничего не снилось.
Может, я привык к обстановке, может, меня уже не пугал Ровер, не знаю. Стоило коснуться подушки, как я засыпал.
Как прежде.
Как десять, как двадцать лет назад…
Я как-то сразу забыл про косогор, про синеву горизонта над ним; меня теперь трогали простые вещи – дым костра, разожженного на берегу, неумолчный шум океана, звезды в ночи, ловля крабов… Что-то подсказывало мне – моя жизнь должна измениться. Внешне все оставалось прежним – беседы за столом, многочасовые бдения Юлая в пункте связи, неистребимая ненависть Ровера, но в самом осеннем неподвижном воздухе, в холодном дыхании скал вызревало уже нечто новое – тревожное, невольно будоражащее душу.
«Господи, господи, господи, господи…»
Я проснулся сразу, вдруг.
– Эл!
Юлай стоял на пороге. Перемигивающиеся лампочки бросали тусклый свет на его плоское лицо.
Я не шевельнулся. Я не хотел подниматься, мне вполне хватало дневных бесед.
– Эл!
Я не откликнулся.
Киклоп по-бычьи напрягся, наклонил мощную голову и прислушался к моему дыханию. Потом отошел от дверей, убедился – я сплю. Он не включил свет; я только слышал, как он одевается.
