Он упал на землю.
Каждая мышца вздулась, как каменный шар.
Это было очень больно, но Ганелон еще не кричал.
Он был поражен внезапным ужасом, порожденным подземными звуками и исчезновением Амансульты. Он чувствовал, что его левый обычно косящий глаз провалился теперь так глубоко, что цапля не достала бы его из глазницы своим длинным клювом, а другой наоборот выкатился, как у вола, и рот растянулся в неправильной, в нечеловеческой улыбке.
И било Ганелона молниями ведьм, не раз, наверное, вершивших шабаш на этом склоне.
Ведьма, ведьма, умирая шептал про себя Ганелон. Он как бы видел перед собой летящую походку Амансульты, ее холодный и презрительный взгляд, ее волосы, тоже летящие за плечами.
Удары его сердца теперь были так громки, что закладывало уши.
Лес.
Пруд.
Зеленый склон горы.
Ганелон знал здесь каждый овражек, каждый камень, каждый приземистый бук, каждую пещеру в изъязвленных провалами скалах. Ночью, когда густеют тени под деревьями, когда копыта осторожного коня бесшумно тают в невидимых мягких мхах, Ганелон мог пройти с закрытыми глазами через любое место горы, но сейчас и при свете он перестал узнавать знакомое.
Багровое полыхание било в глаза.
В низком небе над собой он различал только что-то вроде длинных облаков, тянущихся с захода, сплющенное Солнце меж ними и двух рыцарей, черного и белого, идущих с мечами друг на друга.
Пусть победит белый рыцарь. Тот, у которого на плече нашит крест.
Ганелон умирал.
Прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим, шептал он. Прости нам наши грехи. Сумерки везде безвидны, пусты. И тьмы, тьмы скрипят, скрежещут над безднами…"
"…бедный Моньо, бедный Монашек!
Ганелон явственно чувствовал чужие холодные тонкие пальцы на своем освобожденном от рубашки плече.
Он не хотел, чтобы эти чужие тонкие холодные пальцы касались его плеча. Он чувствовал, что все вокруг него овеяно дьявольскими чарами. Он дрожал. Собрав все силы, он все-таки попытался встать, но сил хватило лишь на то, чтобы открыть глаза.
В небе черный рыцарь теснил белого.
Мир погибал.
Божий порядок рушился.
Ганелон знал: мир вокруг всегда должен стоять, как он стоял при первых отцах церкви. Он умирал, но, зная такое, он пытался бороться с судорогами, все еще потрясающими его тело, а чужие тонкие холодные пальцы, кажется, помогали ему, они поглаживали, разминали онемевшие мышцы.
Ганелон не должен был умереть, теперь он сам это чувствовал.
Ведь пока он жив, он хотя бы своими мыслями помогает белому рыцарю в небе.
