Серж зашевелился в кресле:
– В ней нет ничего загадочного… Ты хочешь знать ее родословную? Я могу тебе рассказать об этом, как историк. Во времена, когда перед войной я встретил Ольгу на Монпарнасе, она принадлежала к той среде, которая находится вне какой бы то ни было среды. В эту среду так же трудно попасть, как в Жокей-клуб. Чтобы тебя приняли в нее, надо быть одиноким, жить вне общества, так сказать, вне его пределов, за бортом, не иметь никого, кто мог бы подтвердить твое имя, твое общественное положение… Никого, кто мог бы стать свидетелем в судебном процессе, никаких алиби. Ни отца, ни матери, ни кузенов, ни друзей детства. На Монпарнасе находиться за бортом общества было естественным состоянием. Чтобы тебе стало ясней, Дэдэ, о чем я говорю… там были девушки и юноши из «хороших семейств», люди из народа и княгини, лавочники и крестьяне… Они приезжали из Белоруссии, Чикаго или Менильмонтана[3], из Каракаса и Фуи-ле-Зуа[4]. Из мест столь отдаленных, что судить о том, к какому слою общества принадлежат их сыны, было трудновато. И ты, Патрис, который так любишь «определять» человека, ты не смог бы «определить» происхождение китайца с Монпарнаса – мандарин он или сын кули… у нас очень любят «определять» человека, опрашивать свидетелей его жизни, – во Франции лучше иметь свидетелей обвинения, чем совсем не иметь свидетелей. Имея свидетелей, вы перестаете быть темной личностью… Люди с Монпарнаса образовывали своего рода Иностранный легион, но у них на совести не было другого преступления, кроме того, что они находились вдали от своей родины, родни, порвали со своей средой… Они не были ни изгнанниками, ни эмигрантами, это были паломники, которые приехали в Париж ради отрезка того самого бульвара, где создается живопись. Это были люди, у которых только одна родина – Искусство! Они не могли бы жить в другом месте. Они презирали чужаков, но для них чужаками были не только иностранцы, но и парижане, которые бывали на Монпарнасе в качестве зрителей и разглядывали тамошних завсегдатаев, как дикарей или зверей из Зоопарка… Париж предоставил нам этот уголок… Я говорю нам, потому что я принадлежал к этой среде, хотя занимаюсь музыкой, а не живописью. Париж знал, что делал. Этот город, подобно некоторым артистам, обладает гениальной способностью создавать себе рекламу. Для пополнения своей славы Парижу была необходима также и эксцентричность этих иностранцев, к которым присоединялись и некоторые его блудные сыны. Эта среда, состоявшая из людей, находившихся вне какой бы то ни было среды, была такой же принадлежностью Парижа, как Собор Парижской богоматери и Эйфелева башня. Когда из кучки этих людей фейерверком взвивался гений, то слава его озаряла не какое-нибудь другое, а именно парижское небо.
