– А почему же потом передумала? – пришла на выручку Каркуша. Она видела, с каким трудом даются маме слова «не моя дочь».
– Сходила к психологу. Очень хороший специалист… Вот он меня и убедил в том, что ребенок имеет право на правду. И что взрослые не должны лишать его этого права на том лишь основании, что они взрослые. Потом он сказал, что чем раньше мы тебе об этом скажем, тем легче ты переживешь психологическую травму. И предупредил, что ты должна узнать правду от нас. И что на его практике сколько угодно было таких случаев: родители скрывают от ребенка правду, находясь в полной уверенности, что других источников не существует. Но эти источники всегда находятся. Причем случается это в самый неожиданный и неподходящий момент. Вот и у нас так произошло, – не скрывая горечи, добавила Светлана Николаевна.
Каркуша всхлипнула. Через какое-то время Светлана Николаевна тоже всхлипнула.
– Не плачь, – шепотом попросила Катя.
– Тогда и ты не плачь, – отозвалась мама.
Внезапно сердце Каркуши сжалось в маленький комочек, потом она почувствовала, как горячая волна захлестнула все ее существо, и ей вдруг стало так жалко маму, как не было жалко никого и никогда.
– Хочешь, я подвинусь? – тихим шепотом спросила девушка.
Мама не ответила, но Катя увидела, что она кивнула, но так робко и неуверенно, будто боялась, что дочь передумает и прогонит ее.
– Мама! – выкрикнула Катя, нарушая данное себе слово. – Мамочка!
Прижимаясь всем телом к маме, Катя чувствовала, как часто и гулко бьется ее сердце.
– Ложись! Хочешь, я тебе чаю горячего принесу? – Катя руками вытирала слезы с маминых щек.
– Нет… Давай лучше потихоньку проберемся на кухню и съедим по тарелке борща. Я сегодня такой классный борщ сварила, а ты даже не попробовала.
– Здорово ты придумала! – сказала Каркуша, скидывая с себя одеяло. – Я с утра съела только одно яйцо, представляешь? Совсем забыла, что люди должны хотя бы иногда есть.
Как две бесшумные тени мать и дочь проскользнули на кухню, включили зеленый ночник. Действуя почти на ощупь, Светлана Николаевна достала из холодильника белую эмалированную кастрюлю, зажгла плиту.
Спустя десять минут мать и дочь уплетали за обе щеки горячий, ароматный и необыкновенно вкусный борщ. Две горбушки они щедро натерли чесноком и посыпали сверху крупной солью.
И хотя Катя заснула уже в седьмом часу утра, проснувшись, она с трудом вспоминала события минувшей ночи. Словно это был всего лишь сон, причем воспоминания о нем вызывали в душе девушки досаду и раздражение. От той нежной жалости, которую она испытывала к матери, и следа не осталось. Будто не было ни горячих слез, ни разговора по душам, ни борща на темной, освещенной лишь слабым зеленым огоньком кухне. Что-то в ее душе за эти несколько часов изменилось. Причем изменилось круто и непроизвольно. Катя ясно чувствовала это и не испытывала ни разочарования, ни даже намека на сожаление. На смену нежности и жалости с удвоенной силой пришли обида и злость. И надо сказать, что такие резкие перепады настроения вполне соответствовали неуравновешенному и изменчивому характеру девушки.
