– Вы здесь спите? – спросила Лидия.
– Нет, – ответила Зинаида. – Тут Ваня спал. Ему нравилось, что сирень прямо под окнами. Он очень сирень любил. А я в кухне… Там всегда теплее, а эта комнатка холодная, тут же ни одна стенка не обогревается, это же пристройка. Да и то сказать. Планировалась не комната вовсе, хотели сделать теплую уборную и ванную. У нас тут все уже поделали, как только воду в дома провели. Вот и мы хотели. Да не получилось.
– Почему?
– Так кто же бы это все делал, Лидочка? – засмеялась Зинаида. – Ну стенки я сама выложила и крышу сама крыла. И дверь пробивала. А трубы вести… Тут моего ума не хватило. А потом Ваня заболел, тут лежал, сирень нюхал и говорил, как это я хорошо комнату выстроила. Решили: пусть и останется летней комнатой, а на ванную позовем специалистов. Не успел Ваня.
– Он когда умер?
– Да уже пять лет…
– А вы?
– Что я? – засмеялась Зинаида. – Я живая. Да ладно, Лидочка, ладно! Ничего вы такого не сказали. Вы про работу? Я работаю в швейной мастерской.
– У вас это должно хорошо получаться! – горячо сказала Лидия. – Я помню вас как самую модную у нас портниху.
– Какое там! – махнула рукой Зинаида. – У меня же никакого образования. Я же самоучка. Один фасон умею шить. Ладно, Лидочка, спите. Умаялись мы все сегодня.
Кровать оказалась удобной. Она чуть поскрипывала, но так ласково-утешающе, что Лидия, уже много лет не выносящая каких бы то ни было посторонних звуков, будь они самыми прекрасными и естественными, уснула сразу, не испытав раздражения и злости.
«Какая-то гипнотическая кровать», – уже сквозь сон подумала она.
…А потом вдруг сразу проснулась. От шепота. Ей показалось, что она спит в старой своей московской квартире, в узком пространстве между двумя старинными гардеробами. Тихий ночной разговор свекра и свекрови проникал к ним в выгородку через большое количество препон, через толстые стенки мебели на века, через ворох белья на полках, гору посуды. Оттого проникающий голос всегда казался то глухим, то гулким, то звенящим и даже скворчащим, как на сковородке. Такой голос имел и вид. Он был обряжен в шелковое с оборками платье свекрови, укутан в теплый, чистейшего козьего пуха платок, и, так весь одетый, голос был спрятан в треснутую супницу из китайского фарфора, где хранились серебряные кофейные ложечки 1871 года издания. Так вот, этот самый голос позванивал ложечками и, пробиваясь сквозь пуховую вязку платка, выползал из трещин супницы прямо Лидии в уши и в одно мгновение взрывал и ночь, и сон, и покой, и счастье.
