Когда Эмили заперла за ними дверь, он тут же усадил ее в кресло, сам сел напротив нее и немедленно приступил к делу.
– Эмили… – начал он. Было заметно, что он волнуется и слова даются ему с трудом. – Я знаю, что, наверное, безразличен тебе, – он поднял руку ладонью к ней, предупреждая ее возможные возражения, – и все же я приехал сюда, чтобы сказать тебе… что ты мне нужна, потому что я люблю тебя и хочу… – закончил он скороговоркой: – …чтобы ты стала моей женой.
Она не была готова к такому повороту. Она бы предпочла, чтобы он просто предложил ей свою любовь, не претендуя на большее. Так ей было бы проще согласиться. Но он уже сказал то, что хотел сказать, и теперь ответное слово – которого она не находила – было за ней. И когда пауза слишком уж затянулась, она приняла единственно правильно решение – протянула к нему руку и прикоснулась к его губам. Он ухватился за ее пальцы, как утопающий хватается за соломинку. Стал целовать ее ладонь. Больше никаких слов между ними не было сказано – дальше говорили их руки и тела, и язык этот был доходчив и выразителен.
Клайд оказался умелым и нежным любовником. Ни разу еще с ней не обходились так, как это делал он, всем своим поведением демонстрируя, что не только ее тело интересует его, но и вся она, Эмили, как женщина, со всеми ее заботами, с душевными тревогами и радостями. Он целовал ее в губы страстными, жгучими и в то же время удивительно нежными поцелуями, он целовал ее глаза, щекотал своим дыханием раковины ее ушей. Он не старался разбудить ее, он просто вел себя естественно, даже не понимая пока, что она все еще спит. Его ласки мало трогали ее, не возбуждали в ней страсти. Лишь какое-то щемящее чувство нежности поднималось откуда-то из самого ее лона, но не более того.
Ласки его становились все более горячими. Он раздел ее, разделся сам, и они улеглись на ее кровать. Он ласкал ее губами, руками, прижимался к ней своей тяжелой и теплой плотью. Она и не думала, что мужчина может быть таким нежным и терпеливым. Она, несмотря на свои двадцать восемь лет, в вопросах любви была наивна, как юная девушка.
Когда он прижался своей щекой к ее шелковистому лобку, у нее перехватило дыхание. А он продолжал ласкать ее, целуя ее пупок, а потом опускаясь все ниже и ниже. Наконец он пальцами проложил путь для своего отяжелевшего орудия любви. И только тут он, кажется, понял, что с ней что-то не так, что-то мешает ей. Она почти никак не отвечала на его ласки, все время оставаясь абсолютно пассивной и лишь подчиняясь его рукам. Подчиняясь его рукам, она развела ноги, чтобы принять, наконец, его в себя, и он предпринял попытку войти в нее. Но раз за разом его плоть встречала пассивное сопротивление, исходившее, впрочем, не от нее, не от Эмили, а от ее лона, которое словно бы само принимало решения.
