Вот начало этой беседы.
– Кто был твоим первым любовником? – спросила я Полетту, гасконку, которую я люблю за ее находчивость, едкость и остроумие.
– Который? Тот, кого я любила, или тот, кто…
– Ну… первый? Разве ты меня не понимаешь?
– Отлично.
И Полетта рассказала следующее:
– Моя мать принадлежала к числу тех молодых матушек, которые предусмотрительно оставляют лет до восемнадцати своих девочек в пансионе, чтобы они, как говорят, закончили там свое воспитание.
О, утонченнейшее воспитание! Священная история, классическая литература, рисование, рукоделие, рояль, греческий, латинский, английский, французский, немецкий, все живые и мертвые языки…
Когда я вышла из пансиона, я была девушкой невинной, как это принято говорить. Моя мать, которая все еще была очень молода, нашла меня слишком хрупкой и, чтобы поправить мое здоровье, отправилась со мной на морские купания.
Там, думала моя матушка, легко заводятся знакомства, легко устанавливаются хорошие отношения. Берег обширен, горизонт бесконечен… Как знать, быть может, и пошлет провидение какого-нибудь мужа. И я действительно очень скоро была окружена целой сворой собак, которые следовали за мною вплавь во время купания.
Плавание – отличное упражнение!.. Но, по правде сказать, говорила моя матушка, эти полуголые молодые люди несколько неприличны!
В бесстыдных фонтанах Джамболоньи[11] все выделялось весьма отчетливо. Но я была синьориной, а синьорины анатомии не знают; они не видят, не понимают, нет-нет… Кое-что мне было известно, но совершенно случайно. Еще бы! Учась плавать, должна же я была понемногу хвататься то за одно, то за другое!
Ну вот, один из этой компании мне сильно понравился: это был какой-то театральный импресарио. Я уже стала им увлекаться не на шутку, а между тем назначенный мне врачом курс лечения, двухнедельный срок, достаточный по его мнению для меня, а вернее, для финансов моей матушки, прошел, и мы вернулись восвояси – моя матушка все еще молодой, я – все еще невинной.
С наступлением зимы моя матушка, более чем когда-либо занятая моей будущностью, начала выводить меня «в общество» и на целую серию балов.
В один прекрасный вечер я встречаю своего импресарио. Вообрази себе: он всю мою записную книжку заполнил своим именем.
После бостона, чтобы удалиться из зала, я потребовала:
– Сандвич, мама! – и полетела в буфет…
С сандвичем я провозилась довольно долго.
– В буфете, мамочка, такая давка…
– Как ты, детка, сильно раскраснелась…
