Я овладела собой, схватила ящичек и почти бегом поднялась к себе.
Я боялась, чтобы этого не увидали другие и не стали бы меня расспрашивать.
Оставшись одна, я успокоилась, стала анализировать. Кто я такая? Чего я ищу? Чего хочу? Ничего, ничего и ничего…
Я глупа, чрезвычайно глупа, вот и все.
Мой неизвестный даритель – человек остроумный. Его шутка красноречива, уместна, и я могу даже сказать, утонченна. И я над ней хочу смеяться, смеюсь, буду смеяться и в конце концов съем… Плевать я хочу на праздник, и на любовников, и на подруг, и на всех. Да, наплевать мне на всех сегодня, как и вчера, сегодня и завтра, сегодня и всегда!
Только этот невольный отдых мучает меня; я хотела бы «работать», как и во все другие дни; я хотела бы сейчас иметь возле себя мужчин, чтобы мучить, терзать их, довести до истощения.
Положив возле себя коробочку с папиросами, я уселась в лонгшез, думая почитать газеты.
На первой же странице мне бросается в глаза отпечатанный крупными буквами заголовок: «Рождественский рассказ»; читаю дальше – передовица начинается: «Сегодня Рождество»; в середину вложен листок со следующей фразой: «Желаем веселого Рождества всем нашим читателям».
Это мило, деликатно и трогательно!
Эта «четвертая власть» очень проницательна! Ничего она не пропустит, даже Рождества!
Ба! Это вопрос продаваемости.
Я бросила журналы и принялась ходить по комнате, чтобы успокоить нервы. Напрасно… Я взволнована, недовольна, взбешена, больна. Я прислонилась лицом к стеклу; снег уже больше не падал. Я оделась и вышла.
Мне казалось, будто население города вдруг значительно возросло: такая масса людей наводняла улицы.
Легкий сероватый туман, местами фиолетово-голубой, струился в воздухе, окутывая фантастической вуалью огромный муравейник, усыпанный блестящими точечками неведомого света, сверкавшими, как агаты, опалы и аметисты.
Мне показалось, будто тысячи звуков улицы растут до бесконечности и приобретают иной характер; будто голоса людей имеют другой тембр; будто шары электрических фонарей горят не тем светом; будто в самой атмосфере есть что-то другое, неуловимое, тоскливое. Меня охватила такая сильная печаль, чувство такой беспомощности и ничтожества, что мне чудилось, будто я таю, улетучиваюсь, исчезаю.
Я очутилась в просторном, безмолвном и полутемном месте; спустя немного я заметила, что это церковь. Не знаю, как и почему я сюда попала.
На скамейках я видела какие-то склонившиеся тени; при свете тусклой масляной лампы драпировщики обивали арки красной и голубой материей, окаймленной серебряной бахромой.
