Это, конечно, скоро заметили, и генерал, изгнанный из круга принцессы за свое безумие, которого он скрыть не умел и тем давал повод к игривым комментариям, был удален из города.
Он попал в Милан и, как все расслабленные и вырождающиеся личности, свел знакомство с мадам Адель, которую я считаю величайшим специалистом в половой патологии. Теперь я могу перейти к моей роли.
Разодетая наподобие символической Италии на какой-нибудь патриотической олеографии, в большой мантии белого и красного цветов, с диадемой на голове и голыми руками, я вхожу в сопровождении подруги, изображающей фрейлину, в особую гостиную, где, развалившись в кресле, генерал в ожидании читает газеты. Я медленно гуляю по гостиной и спрашиваю у своей фрейлины, достаточно громко, чтобы быть услышанной старичком:
– Кто этот господин?
– Не знаю, Ваше Высочество.
– Заметила ли ты, какие у него большие лучистые глаза и какой яркий свет льется из них?
Генерал отрывается от газеты и начинает прислушиваться.
Я продолжаю расхаживать по гостиной.
– Вы правы, Ваше Высочество, – говорит мне фрейлина в тот момент, когда мы проходим возле него, – таких красивых глаз я в жизни не видела. Они меня очаровывают!
Легкий румянец покрывает тощие щеки генерала, который кажется исполненным беспредельной благодарности. Он слегка волнуется, словно подыскивая слова и не смея заговорить со мной.
Тут я роняю платок; он стремительно бросается к нему, поднимает и, совершенно растерявшись, протягивает его мне:
– Ваше Высочество!..
Я принимаю платок, смотрю на него, как гипнотизер, не спуская глаз, и наконец чувствую, как его дрожащая рука удерживает и робко сжимает мою.
В этот момент моя подруга оставляет нас одних; я также делаю вид, будто собираюсь уходить, а он, как умоляющей ребенок, произносит:
– Почему вы не останетесь?
– Ваши глаза меня смущают, – лепечу я.
Он усаживает меня с необычайной, сверхчеловеческой почтительностью, затем берет руками мою голову и с бесконечной нежностью, нежностью матери, убаюкивающей свое дитя, прижимает ее к своей груди, и я слышу шумные удары его сердца.
– Пустите меня… – кричу я, словно растерявшись.
– Скажите мне, что вы меня любите!
Он шепчет эту фразу чуть слышным голосом; иногда мне кажется, будто он умирает и что это его последние слова.
Быстрым движением я привлекаю его к себе:
– Да, я тебя люблю, – говорю я ему дрожащим голосом, – люблю за твои жгучие, очаровывающие глаза…
И продолжаю в этом тоне, сравнивая его выцветшие глаза, которые между тем грустно и лихорадочно на меня смотрят, со звездами, бриллиантами, лучами солнца, морской пеной, расплавленным серебром, раскаленной лавой, электрическим прожектором, вспышками магния, кусками радия и всякими другими светящими и излучающими предметами, фантастическими и реальными, которые приходят мне в голову, до тех пор пока этот простак не воспламеняется и не берет меня.
