В один из вечеров, танцуя с Томой, пока Эля готовила на кухне кофе, я доверительно (и не без расчета) поделился с партнершей своими давними, бередящими мое воображение помыслами.
– Ты не человек, – прошептала она мне на ухо, – ты змей-искуситель. Хитрый и коварный.
– Я сам искушен змеем, – молвил я, довольный уже тем, что ее не отпугнуло мое откровение.
– Что ж, это можно организовать, – подумав, усмехнулась она. – Только, чур, я в этом не участвую… по некоторым соображениям личного плана. Зато у меня есть одна знакомая. О! Сущая дьяволица! Она способна в два счета довести до экстаза любую женщину. Уж поверь мне. Как-нибудь я ее приглашу. Но берегись… – и она как-то особенно, с прищуром посмотрела мне в глаза. – Это может плохо кончиться. В первую очередь – для тебя.
– Я не привык заглядывать далеко вперед, – возразил я. – Думать о последствиях – не мой удел. Я лишь опасаюсь, что Эля… Пойдет ли она на такое?
– Напрасно опасаешься, – было сказано мне. – Женщина, вкусившая греховный плод, пойдет на все, до конца… А я прихвачу травки. Для легкости полета.
– Быть может, я зря этому содействую, – положила она подбородок мне на плечо. – Хотя с другой стороны, Эльку уже не остановишь. Уж я-то ее знаю! Останавливаться надо было раньше.
Сейчас, когда я вывожу эти строки, душа моя готова кричать от боли. И все равно, даже сквозь боль мне сладостны, сладостны, сладостны эти воспоминания!
… Обещанная Томой дьяволица танцевала, словно змея, длинноволосая (волосы с синим и фиолетовым отливом) блестящая змея в черном обтягивающем искрящемся трико. Движения ее были гибки, плавны и как будто гипнотизировали. Изгибаясь в талии, закидывая голову, она оглаживала себя ладонями, начиная с лица, шеи и заканчивая бедрами и зажимая встретившиеся ладони коленями, трущимися одно о другое. Порой она взглядывала на меня удлиненными змеиными глазами, и у меня возникало ощущение, будто между нами давно существует тайная и порочная связь. В промежутке, когда пили вино, я заметил, какие у нее длинные ухоженные ногти, раскрашенные в два цвета – бронзовый и синий. Обе краски разделялись по оси ногтя черной волнистой линией.
Эля, глотнувшая дурманный дымок Томиной «травки», загадочная и такая желанная, обворожительно-манящая, повторяла на себе оглаживающие движения гостьи. Когда же Тома, подмигнув мне едва заметно, увлекла гостью на кухню, добросовестно притворив за собой дверь комнаты, я жадно приник к моей девочке, моему божеству. Захлебнувшись в поцелуе, мы рухнули на диван, я распустил молнию ее кожаной юбки… И когда, стоя перед диваном на коленях, я вызвал в ней сперва бессвязный лепет, затем первые, как бы пробные, протяжные напевные звуки, сзади меня неслышно возникла Томина подруга (я почувствовал ее спиной). Плавным движением она стянула с себя трико, словно черную блестящую змеиную кожу. Как она была восхитительно смугла и стройна, эта дьявольская женщина! Присев рядом со мной, она кончиками пальцев, вернее, кончиками ногтей, деликатно отстранила меня и сама продолжила дело.
