– Зачем?
– Какая ты все-таки тупая, Золотарева! Сказано же было, что тряпка должна быть темной.
– А-а-а… – Ксения бросилась к приготовленной к ночи постели, в два приема вытащила из пододеяльника темно-синее шерстяное одеяло и удовлетворенно заметила: – По-моему, сгодится.
– Самое то, – подтвердила Сырок, зажгла перед зеркалом один свечной огарок и уселась на пуфик, сложив руки на коленях.
– Почему один зажгла? – удивилась Ксения.
– А ты посмотри, какие они крошечные! Враз же прогорят, Даму можем и не дождаться. Менять будем. Один сгорит, другой зажжем.
– Ты молодец, Ирка, – с уважением отметила Ксения. – С тобой даже не так и страшно. Такая деловая! Чего ж ты у Брошенковой так сильно орала?
– Потому что первый раз. А теперь мы с тобой морально подготовленные. Все! Без двух двенадцать. Начинай читать заклинание.
Ксения уселась подле Ирки прямо на пол, уставилась в глубину зеркала, которая была гораздо темнее, чем в прошлый раз, по причине нехватки свечей, и начала:
Изменись, глубина изначальная,
Ты проснись, пробудись, гладь зеркальная,
Отразись в ней, свеча бликовая,
Ты явись нам в ночи, Дама Пиковая…
Девочки в ожидании прижались друг к другу, перестав дышать, но в комнате ничего не изменилось. Зеркало по-прежнему оставалось темным, слабо отражающаяся в нем дверь и не думала открываться. Ирка отлепилась от Ксении и осмотрела по-прежнему белый листок.
– Пуст, – констатировала она. – А может быть, надо сначала свои вопросы объявить?
– У Брошенковой мы этого не делали, – напомнила ей Ксения.
– Там вообще все было липовое! Нечего и вспоминать. Хочешь, я первая начну?
– Попробуй, – согласилась Ксения дрогнувшим голосом.
Ирка откашлялась и голосом, каким Владимир Пресняков поет про стюардессу по имени Жанна, спросила, глядя в самый центр зеркального мрака:
– Скажи мне, Дама Пиковая, полюбит ли меня когда-нибудь… Сережа Григорьев?
Свеча треснула и мигнула, явно собираясь погаснуть. Ксения, повинуясь Иркиному толчку в бок, быстро зажгла от нее второй огарок, а Сыромятникова сползла с пуфика на пол, поближе к Золотаревой, и, как диспетчер на вокзале, произнесла:
– Повторяю: полюбит ли меня когда-нибудь Сережа Григорьев?
Ответа не было. В зеркале по-прежнему отражались плотно закрытая дверь и две девчоночьи макушки.
– Попробуй ты, – прошептала Сыромятникова Ксении и чуть отползла от зеркала в сторону.
Ксения вздохнула, виновато покосилась на Ирку и спросила почти то же самое:
– Скажи мне, Дама Пиковая, простит ли меня когда-нибудь Сережа Григорьев?
