Алёна открыла глаза и уставилась в полумрак, пытаясь понять, что происходит. Ага, она в вагоне. Возвращается домой с противными москвичами. Не исключено, кто-то из ее попутчиков вышел – и не может открыть дверь, чтобы вернуться. Хотя нет, вряд ли: Петя не спит, сидит на своей полке напротив Алёны, – наверное, он отворил бы своим приятелям. К тому же источник стука явно находится наверху, там, где спит Наташка. Да нет, она определенно не спит, вон как возится на полке. Никак не может устроиться поудобней? Но почему ее движения так ритмичны и настойчиво-однообразны? Такое ощущение, что там, наверху, кто-то подпрыгивает: вверх-вниз, вверх-вниз… Что за чудеса такие?
– Нет, блин, это невыносимо, невыносимо! – вдруг простонал Петя и упал лицом в подушку. – Да когда вы там натрахаетесь, сволочи? Никакой жалости к человеку!
– Не мешай, – донесся сверху задыхающийся шепот Вовы.
– Дурак, залезай сюда, – точно таким же задыхающимся шепотом отозвалась Наташка. – Люблю группен!
– Ну да, только его тут с гипсом и не хватало! – просвистел возмущенно Вова. – Навернемся отсюда все вместе, вот и будет тебе группен!
– Ой, я щас умру… – стонал Петя.
– Терпи, бедолага, – проворчал Вова, продолжая вколачивать Наташку в полку.
И только сейчас до Алёны дошло, что творится наверху и какова, вообще, была причина драмы, разыгравшейся при отправлении поезда. Вот почему всеми вдруг овладело беспокойство, охота к перемене мест – троица приятелей-москвичей собиралась втихаря заняться коллективным сексом! Конечно, не окажись Алёна такой несговорчивой, они преотличнейшим образом устроились бы на нижних полках, а сейчас Петина загипсованная нога мешала словить кайф на троих… то есть Наташка и Вова вовсю получали свое, а вот Петя оставался чужим на празднике жизни. И все из-за Алёны…
Ей стало ужасно стыдно. И к стыду примешивалось раскаяние. Пожалуй, нечто подобное ощущал один молодой человек по имени Григорий Александрович Печорин, когда побывал в городишке, называемом Тамань. «Мне стало грустно… – вспомнила Алёна, которая хоть и не бредила „Героем нашего времени“ так, как „Евгением Онегиным“ (она вообще прохладно относилась к Лермонтову), но все же считала своим долгом знать его почти наизусть. – И зачем было судьбе кинуть меня в мирный круг честных контрабандистов? Как камень, брошенный в гладкий источник, я встревожил их спокойствие и, как камень, едва сам не пошел ко дну!»
Точнее сказать, прошлая ночь – ночь унижения! – была тем самым камнем, который встревожил душевное спокойствие Алёны. И не только ее! Чудилось, та странная ночь подняла из глубин «гладкого источника» повседневной жизни огромное количество сексуальной мути, совершенно преобразившей мир, в котором доселе спокойно пребывала Алёна, даже не подозревая о том, что у него есть не только второе, но даже третье дно. Вроде довольно было бы с нее собственных переживаний – так нет, открытия в области низменной (в смысле – расположенной ниже пояса) сути человека продолжались!
