— Шарван, ты старый услужливый дурень! — На этот раз голос, вырвавшийся из приоткрывшейся щели рта, больше всего напоминал змеиное шипение. — Ты не ведаешь, что творишь! Молодая жена лишает человека сна, а молодой врач — здоровья. У меня же его и без того нет, а яд я могу выпить без чьей-либо помощи!
Эге! Дух в немощном теле еще крепок, и, стало быть, не все потеряно, подумал Эврих, разглядывая воспаленные, жутковато выглядевшие без обрамления ресниц и бровей, глубоко запавшие глаза, покрытый струпьями лоб, ввалившиеся щеки и упрямо торчащий подбородок.
— Что ты вылупился на меня, как голодающий на рисовую плюшку? Любуешься? Не видал, поди, в своей Аррантиаде этаких красавчиков? Отвечай!
Если бы сила ненависти могла материализоваться, взгляд страждущего испепелил бы Эвриха на месте. Сытый, умытый, с чисто выскобленным лицом, на котором не осталось и следа многодневной щетины, в новой тунике, он не мог не вызывать у «смердящего полутрупа» раздражения и зависти, и Эврих решил, что ежели сразу не возьмет быка за рога, то жизнь его превратится в сплошное мучение.
— Выглядишь ты пакостно, и все же видал я зрелища более отвратительные, — старательно подбирая слова, произнес он.
— Что?! Да этот ублюдок еще издевается надо мной! — взвизгнул Газахлар, приподнимаясь на подушках. — Выкидыш шакала! Безмозглый червь! Испражнение Хаг-Хагора! — Стиснутые кулаки разжались, и скорбящий со стоном откинулся на спину. — Нарван! Шарван, уведи отсюда своего раба и проследи, чтобы его бросили на съедение земляным крабам!
— Вай-ваг, почтенный! Так не пойдет. Ты торопишься, точно вдова в постели, — ворчливо укорил Газахлара капитан «Верволики». — Испытай парня в деле, а уж коль окажется нехорош, хоть режь, хоть без масла ешь.
— Где это ты видел более омерзительные… рожи? — с нескрываемой угрозой в голосе спросил Газахлар.
— В зеркале. После того как трое или четверо суток провел во чреве кита, — ответствовал Эврих, ничуть не кривя душой. Зеркала у него тогда, понятное дело, не было, но увиденное им в воде отражение собственного лица произвело на него, помнится, неизгладимое впечатление.
Он взглянул в лицо Газахлара, похожее на страшную, препротивнейшую маску и, как это случалось с ним уже не раз, когда приходилось ему торговать своими знаниями и умениями, ощутил приступ отвращения и к себе самому, и к тем, кто вынуждал его вступать в этот позорный торг. Видеть людские страдания — удовольствие ниже среднего, и он охотно помог бы Газахлару из одного только сострадания, но совсем не был уверен, что исцеленный Небожитель ответит ему добром на добро. Более того, был абсолютно убежден: бескорыстная помощь будет воспринята хозяином «Мраморного логова» как проявление слабодушия и трусости. Власть имущие, как показывал Эврихов опыт, не умеют быть ни щедрыми, ни великодушными и потому, вероятно, любые поступки окружающих склонны объяснять их низменными побуждениями. Так что, хочешь не хочешь, говорить с ними надобно на понятном им языке. То есть, находясь в волчьей стае, выть по-волчьи, как бы ни было это тошно и тягостно. Или же научиться бестрепетно смотреть, как убивают твоих друзей, и смириться с тем, что шею твою будет до конца дней украшать рабский ошейник.
