Когда Таанрет в очередной раз взбрыкнул, с душераздирающим стоном сдирая с себя одеяло, будто липкую, мешавшую ему дышать паутину, девушка подкатилась под его пышущий жаром бок, обнимая, уговаривая и чувствуя, что вот-вот разрыдается от жалости и невозможности помочь этому измученному человеку. Ильяс понимала, что стоит ему взмахнуть рукой — и шмякнется она на пол и будет выглядеть в собственных глазах дура дурой со своим детским состраданием, неумением помочь и стремлением все же во что бы то ни стало облегчить чужое страдание. И была страшно удивлена, ощутив, как обмякают и расслабляются от ее ласковых объятий и поглаживаний напряженные, бугрящиеся, как корни деревьев, мускулы рук. Как мягчает и расправляется сведенное судорогой ненависти и боли лицо, утихает бьющая желтоглазого дрожь.
— Уньян… Маленькая моя Уньян… Я верил, что ты жива… — пробормотал Таанрет, переставая наконец дергаться и метаться, подобно попавшему в западню зверю.
«Уньян?» — мысленно повторила девушка, цепенея от обиды и разочарования. Значит, он принимает ее за какую-то Уньян… Где-то она уже слышала это имя. Ах да! Так звали, по словам Кальдуки, дочь Валаматмаха! Значит, Таанрет всего лишь зовет сестру!
— Да-да, я тут. Я рядом. Я с тобой… — Она продолжала ворковать что-то бессмысленно-успокаивающее, и дыхание Таанрета стало выравниваться. Вот он погладил ее волосы, некоторое время, словно выйдя из дремы, вглядывался в Ильяс затуманенными, ничего не видящими глазами и, так и не поняв, что подле него лежит вовсе не сошедшая с ума в подвалах императорского дворца сестренка, вздохнул и прижал ее голову к своей груди. И она, как это ни странно, ощутила, как и на нее тоже нисходят покой и умиротворение.
За окном стало совсем темно. Целебный отвар оказал свое действие, и тело желтоглазого перестало источать болезненный жар Он погрузился в глубокий, спокойный сон, и Ильяс начала осторожно выбираться из-под одеяла. Она не хотела, чтобы кто-нибудь из служанок или рабов застал ее в таком двусмысленном положении, но, как только попыталась отодвинуться от Таанрета, рука его напряглась и притянула девушку к себе.
— Пусти, — жалобно попросила Ильяс, норовя выскользнуть из братских объятий желтоглазого. Он не ответил и, конечно же, не услышал ее.
— О Нгура, этого мне только не хватало! — прошептала форани, решив, что Мутамак непременно заглянет сюда и тогда наслушается она от нее упреков и наставлений. Не желая, однако, будить больного, девушка подождала, пока его рука расслабится, и вновь попробовала соскользнуть с ложа.
