— Не знаю, — честно призналась Ильяс и, не в силах сдержаться, бросила беглый взгляд через плечо. Ей не следовало смотреть на Таанрета, ей… — Где же он? — прошептала она, испытывая одновременно боль утраты и облегчение. Быстро оглядела набившихся в беседку Небожителей и разочарованно ахнула: желтоглазого среди них не было. — О Нгура! Да что же это за наказание такое? — жалобно всхлипнула девушка, прижимая руки к груди и чувствуя, что из глаз ее вот-вот брызнут горькие слезы.
* * *
Первой заметила огни, вспыхнувшие посреди ночи в разных концах города, матушка Мутамак. Грузнотелая служанка, вечно жалующаяся на духоту, отправилась спать на крышу «Мраморного логова», где проводила едва ли не все ночи, кроме сезона дождей, и едва ли не сразу спустилась к Ильяс, взволнованно заламывая могучие руки и бормоча что-то о пламени Белирона, охватившем греховный город, алчность, жестокость и развратность жителей коего отвратили от него наконец взоры добрых Богов. Уроженка одной из южных провинций Мавуно, Мутамак так и не сумела смириться с обычаями и нравами Мванааке и, несмотря на всю свою разумность, полагала священный Город Тысячи Храмов обителью греха, а посему ворчание и стенания ее Ильяс пропустила мимо ушей. Она-то сразу поняла, что могут означать зажегшиеся в столице во внеурочное время огни, и поспешила на крышу особняка, дабы убедиться в правильности своего предположения.
Тревожные алые огни пылали у подножия императорского дворца, в районе морского порта, у речных пристаней на правом берегу Гвадиары, на Извозе и в квартале сочейросов. Цепочки факельных огоньков перемещались по реке в сторону моря, дугой охватывали императорские сады, подбирались к зданиям таможенных служб. «Началось!» — чувствуя пустоту под ложечкой и холодок в груди, подумала девушка и отправила Мутамак за Газахларом, полагая, что настал момент рассказать отцу о заговорщиках, чтобы грядущие потрясения не застали его врасплох. Подозревая, что папа не придет в восторг, узнав о ее походе в святилище Балаала и услуге, оказанной ею Таанрету, она все же считала своим долгом предупредить его о тех грозных событиях, которые предвещали вспыхнувшие во мраке ночи огни.
Отец выслушал ее, не перебивая, и ничем не выразил своего недовольства сумасбродными проделками дочери. Что прошло, то прошло. Ильяс, надобно думать, извлекла урок из случившегося, и он не собирался читать ей нотации. Теперь следовало думать о будущем и том, какую пользу он может извлечь из не слишком-то разумных и, прямо скажем, совсем не достойных форани поступков своего отчаянного чада. Отослав Ильяс спать, Газахлар некоторое время размышлял, наблюдая за перемещениями огней и прикидывая шансы заговорщиков на успех. А утром, чуть свет, во главе двух дюжин слуг и рабов покинул «Мраморное логово», велев дочери запереть ворота и не пускать в особняк ни единой живой души.
