Надежда на то, что Зелхат, получив вырученную от продажи ножен сумму, выкупит ее у Шаккары, не покидала девушку до последней минуты и помогала мириться с заключением в «Садке». Однако принесенное Сохи известие заставило ее взглянуть в глаза суровой действительности. Зелхату запрещен въезд в Мельсину, а посланный им человек конечно же не проявит той настойчивости, которая свойственна была старому ученому в достижении поставленной цели. Если бы Ниилит осталась в «Садке» — дело иное, но кто, во имя Богини, возьмет на себя труд разыскивать по «веселым домам» Саккарема полузнакомую девку, если даже предположить, что ее не увезут в Халисун или Мономатану, куда отправляется добрая половина проданных в Мельсине рабынь? Мысль о том, что помощи ей ждать неоткуда, повергла Ниилит в отчаяние, и потому-то слух о предстоящем походе в храм Богини Милосердной показался ей счастливым предзнаменованием, указывающим, что милость Богини не оставила ее. Другой возможности совершить побег у нее не будет, и если она не намерена стать рабыней для наслаждений, то должна действовать решительно и бесстрашно, ибо надеяться ей больше не на что и терять нечего.
Подбадривая себя таким образом, Ниилит при первом же ударе гонга накинула на плечи выданный ей матушкой Бельвер длинный серый плащ с капюшоном и одной из первых вышла из своей каморки в квадратный внутренний двор «Садка», откуда рабыни должны были отправиться в храм Богини Милосердной.
Полуденный зной освободил улицы Мельсины от горожан и приезжих, заставив их попрятаться по домам, укрыться под полотняными или камышовыми навесами. Шаккара, будь его воля, ни за что бы не выпустил своих рабынь под палящие солнечные лучи, от которых портился цвет кожи, появлялись, особенно на лицах не привыкших к такой жаре северянок, пятна и веснушки, увеличивались родинки, словом, товар портился и терял в цене; но Фарафангал — ближайший помощник и доверенное лицо самого Азерги — был непреклонен. О том, что поход в храм затеян по указанию Фарафангала, знали решительно все, но о цели его как матушки, так и разбитые на десятки, как принято в саккаремском войске, рабыни могли лишь гадать. Бронзовокожие халисунки и девушки из Вечной Степи, белолицые сегванки и девы из племени вельхов, смуглые саккаремки, золотистые аррантки и черные как ночь мономатанки, надвинув капюшоны и закутавшись в плащи из тонкой легкой ткани так, что ни рук ни лиц не было видно, взволнованно перешептываясь, обменивались самыми невероятными предположениями о причине, выгнавшей их на полупустые улицы Мельсины.
