И как только он попал сюда, он начал рисовать ее – роскошные голубые небеса, пурпурный туман пейзажа пустыни. Большой Пылающий Рай – двойник Ада, и грубая энергия его видения, неразбавленная претенциозность школы искусства, буквально взывала с его полотен и выплескивала обещания и надежды в энергичных мазках до тех пор, пока он с трудом, но выносил только ему ведомое напряжение. Дни и ночи сливались воедино, объятые одним сплошным мигом творчества. Он хотел бы жить так, чтобы удержать непрестанно вспыхивающий у него в голове образ прекрасного. Но у него не было ни денег, ни друзей, ни любовниц. И что того хуже – у него не было ни признания, ни положения художника. Тогда наконец он стал подозревать, что его особое видение мира – не что иное, как безумие.
Встревоженный, однажды ночью, с невесомой от голода головой, он забрел в какой-то бар и наткнулся там на велосипедиста, предложившего съездить на уик-энд в пустыню, немного развеяться, выпить пивка и выспаться под звездами.
Джули Беннет поймала его на дороге в Палм-Каньон, как кролика в проволочную клетку. А он поймал ее. Это было всего каких-то семь месяцев назад, и тогдашний их разговор помнился ему так ясно, как ясно было сегодняшнее небо Палм-Спрингс.
Она остановила снежно-белый «Мазерати» около его потрепанного старенького «Харли» и все время, пока говорила, неотрывно смотрела на него.
– Как тебя зовут? – спросила она. Пока она говорила, ее глаза раздевали его: расстегнули пуговицы грязных джинсов пятьсот первой модели и стащили прочь отвратительные, давно не стиранные трусы. Они скинули запачканную майку, сбросили высокие ботинки и принялись свободно шарить по обнаженному под ее взглядом телу. Затем ее глаза жадно добрались до самых потайных мест и принялись оценивающе щупать, осматривать и измерять его, как кусок вырезки в лавке мясника.
– Билли Бингэм, – ответил он, оглядывая в свою очередь почти миловидные, хотя и тяжеловесные черты, львиную гриву волос, тугие накачанные груди, мясистые руки. Отвечая, он ощущал пьянящий запах денег, золота и бриллиантов, струившийся от нее в легком смешении с властным ароматом духов «Джорджио» и красной кожаной обивки салона ее итальянской машины – настоящей мечты, – которая обволакивала ее, как вторая кожа. И он чувствовал, как вожделение наполняет салон «Мазерати», он узнавал эту хрустальную мелодию любви, замирающую в отчаянии.
– Билли Бингэм, – повторила она. Голос ее тяжело падал из-за наигранного сарказма, а глаза продолжали блуждать по его телу.
