– Что вы делаете? – прошептала женщина, забыв про свой гнев, как только он нежно коснулся ее. Но уже слишком близко к ней оказалось его бесконечно длинное тело, его руки с длинными гибкими пальцами и кожа, источавшая аромат его лосьона после бритья. У нее перехватило дыхание, и она едва оказалась в состоянии закончить вопрос.
– Я вас целую, – произнес он, но медлил, вбирая в себя взглядом каждую черточку ее взволнованного его близостью лица. Если он ожидал встретить с ее стороны сопротивление, то просчитался – она была слишком поражена случившимся, чтобы пошевелить хотя бы пальцем. И вот наконец он склонился к ней и, прежде чем коснуться ее рта, ощутил на губах ее теплое дыхание. Затем последовал и сам поцелуй – нежный и сильный. Этот поцелуй ничего от нее не требовал, но был восхитительным и пьянил, как вино.
Ния, задыхавшаяся под целым водопадом чувств, едва ли имела достаточно силы, чтобы ответить на его ласку или сказать хоть слово в ответ. Она продолжала стоять перед ним, принимая все, чем он находил нужным ее одарить. Его рот был щедрым, а губы твердыми и умелыми. Поцелуи все длились и длились, лишая ее последних сил. Его длинные ласковые пальцы нежно сжимали ее голову, слегка массируя кожу.
По мере того как его напор нарастал, в Нии просыпалось ответное желание. Она постепенно выходила из охватившего ее поначалу ступора. Это освобождение давало ей возможность полностью включиться в эту сладостную игру со всей страстью женщины, у которой после столь долгого периода безразличия пробудилась чувственность. Какими бы недостатками Стрэйхен ни обладал в сфере своих привязанностей и антипатий, он был единственным мужчиной за последние несколько лет, которому удалось взволновать ее женское начало. Он тоже ощутил – чисто интуитивно – ее возвращение к радостям плоти и удвоил свои усилия. Его губы сделались жадными, но она, подставляя ему свой рот для поцелуев, тоже собирала свою долю удовольствий. Постепенно она заманивала его язык в глубокие странствия, побуждая к ласкам более откровенным и пылким. Их поцелуи стали столь изысканны, что она замерла, охваченная острым, как сердечная боль, желанием – всепоглощающим и страстным.
Когда Дэниэл оторвался от ее губ, Ния испытала горечь настоящей потери. Разочарование ее было тем сильнее, словно речь шла о вновь обретенном качестве – чувственности, благополучно забытой ею среди всех неурядиц неудавшегося брака. Ее лишили лакомства, к которому она вновь обретала вкус! Впрочем, глядя на Дэниэла и вслушиваясь в его тяжелое прерывистое дыхание, можно было сделать вывод, что он испытывал те же чувства. Чуточку отстранив ее от себя, он всмотрелся в ее лицо, пылавшее от жаркого румянца и оттого еще более прекрасное. Потом, будто до конца осознав, что именно она испытала в эти минуты, он крепко обнял ее, пожалуй, впервые с момента их знакомства. Это был в значительной степени символический жест, означавший, что он готов принять ее в тот мир, в котором существует сам. Он разрушил для нее стену, которую обычно возводят вокруг себя люди духовной жизни, чтобы иметь возможность отдохнуть от внешнего мира. Ния же ощущала близость с ним, не вдаваясь в рассуждения и покоренная его силой. Значимость момента еще больше подчеркивала дрожь, исходившая от его рук, крепко сжимавших ее. Но все когда-нибудь кончается: он освободил ее из нежного плена и отступил на шаг.
