Ребятишки и взрослые, все мы, и спасители, и спасаемые понимаем, что нельзя сюда, нефтебаза здесь, но куда же назад-то? Там волна до неба бьет, караван гибнет, теплоход уже исходным басом орет, люди тонут. Им не до злодейств уже, не подожгут они нефтебазу, у них и спички-то, если у кого есть, намокли, чем поджигать? Да и безумны они, беспомощны, мокры и жалки, выдернешь на берег которого, ползет на карачках и воет, зубами клацает, смотреть жалко и страшно.
А те, бдительные охранники, напуганные и замороченные агитацией насчет врагов народа, это их, врагов народа Норильск-город строить везут привычно уже и всем известно, стриженые все, сморщенные, бледные и на врагов-то, все повзрывавших и отравивших, непохожи, но все ж коварный народ, притворяется небось жалким, который и взорвет, либо подожжет, чего с него спросишь — отчаялся, напролом лезет…
Палили, палили охранники вверх, орали, орали, упреждали, упреждали и остервенились, давай в тех, что до берега добрались, на камень безумно карабкались, стрелять — как сейчас помню, обернулся — по желтому приплеску зевающего мужика волной волочит и качает, с каждым ударом волны красное облако из него, будто ржавый дым, выбрасывает…
Заорали парнишки, с детдомовцами, с двумя или тремя, как водится, припадки начались. На костыле один парнишка среди нас был, он первый и пошел на вохру, лупит костылем бабу, а мы тех двух дураков камнями, палками, ну прямо, как в большевистском кине, грудью на извергов, они тычут в нас задымленными, белесыми от пламени дулами винтовок; «Стрелять будем! Стрелять будем! Шпана!» — да боятся, не стреляют в нас-то. Мы их за баки загнали, костыльник аж в будку бабу с наганом упятил, она там на крючок заперлась…
Много мы, ребятишки, не знающие сословий, переселенцы, сироты, энкэвэдэшников сыновья, несчастных людей отстояли тогда и спасли. Словно бы знали, что скоро нам Родину отстаивать, несчастный народ свой спасать придется. Подготовку хорошую прошли.
…Раскопали Фирюзанское государство в пустыне. Цветущее было царство, народ его населял красивый и мирный. Налетела монгольская конница вихрем, смяла, раздавила безоружный народ. Тем, кто выжил, головы ссекли. Каждому коннику за день надо было зарубить шестьсот человек, фирюзанцы покорно становились в очередь, склоняли головы под саблю. И мы, в наш-то век, уподобились тому покорному народу, никогда не бравшему в руки оружия. Но наши-то, наша мужики, древние защитники Отечества, ходившие в Альпы, за море, в Африку, победно маршировавшие по улицам европейских столиц, покорились бабе с наганом. Помните восхитительно-отвратительную «героиню» в кожанке с наганом, стреляющую моряков? Моряков! С красивой фразой на змеиных устах: «Ну, кто еще хочет женского тела?»
