На кладбище в субботу было много народа. Громкие крики ворон – уже смеркалось, и они кружили плотными стаями над старыми деревьями, готовясь к ночлегу. Бесконечно длинные проходы между оградами в поисках нужной могилы. Мама два раза выходила не на ту линию. Потом вдруг оказалось, что мы уже на месте: никакой ограды, два почти одинаковых камня – темный и светлый. На темном – выпуклый мужской профиль, имя, годы жизни.
– Марк Яловский, – прочитала я вслух. – Умер в сорок четыре года.
Провела рукой по камню там, где нос выступает, и посмотрела на маму вопросительно:
– Яловский?..
– Бондарь – моя девичья фамилия, – на кладбище мама вдруг стала спокойной и веселой. – И твоя тоже.
– А рядом женщина похоронена, – сказал Байрон. – Странно, тот же год смерти. Вы ее знали?
– Нет, – ответила Мамавера, покосившись в его сторону.
– Марина... – он замешкался, – Марина Яло...
Я вздрогнула.
– Яловега, – прочел наконец Байрон и постарался успокоить меня улыбкой: – Извини, плохо видно. Странная фамилия.
– А на памятнике слева фамилия Замахнибейся, – показала мама рукой. – Достаточно, или еще погуляем? Почитаем, так сказать.
Мы медленно пошли к выходу. Мне что-то мешало дышать. Не хватало еще разреветься. Хватаю Байрона за рукав. Он тут же лезет в карман и достает... свой большой носовой платок.
– А может такое быть, что отец вез орхидею этой Яловеге? – спрашиваю я, отвергая платок, и шепчу Байрону: – Ты вообще его стираешь?
– Нет, – он убрал платок. – Но сегодня, похоже, придется.
– Не может такого быть, – категорично отмела мою версию мама.
– Но ведь дата смерти одна и та же! Вдруг эта женщина была с ним в гостинице в момент убийства и похищения орхидеи, – упорно продолжаю я. – Их могли убить вместе.
– Женщина, орхидея... – вздохнул Байрон. – Мой отец ограничился заглатыванием микропленки. А у вас все так романтично.
– Говорю же, – настаивала мама, – он вез цветок тебе.
– И что это была за орхидея? – спросил Байрон.
Я открыла было рот, потом покосилась на маму.
