Да, «было бы». Не «будет». Сослагательное наклонение, возможность, а не та безусловная уверенность, которую излучала Молния и честно старался воспроизвести Ворон.
Молнии я верю. Она видела то, что видела.
И Змее верю. Взялась – сделает. Умрет, но сделает. Такой всегда была и не переменится.
И Ворону верю. Запасов с гулькин нос, полные архивы и точные цифры знает только Трехглазый, но я и сама не совсем слепая. Что бы ни ждало нас в том, другом мире, здесь – смерть. Людоед и Великанша точно знают, какая именно, и если их довести – расскажут.
Не верю я насчет всего этого дела и грядущей счастливой жизни только одному человеку.
Себе.
Осколок двенадцатый. Утес
Они зовут меня князем, считая, что оказывают мне честь, награждая титулом правителя. Великие небеса, если бы это не было столь страшно, я бы хохотал во все горло!
Да, я правитель. И правлю я грудой развалин мертвого прошлого, за которую зубами и когтями цепляются около пяти сотен пока еще живых осколков этого прошлого. Ну, не самих осколков – ни один из нынешних моих… подданных Катастрофы воочию не видел. Но разница невелика, мы не слишком отличаемся от тех, кто жил в Городе раньше.
Да, я правитель. И вся власть моя держится на полудюжине клинков (и полудюжине тех, кто умеет с этими клинками обращаться), да на остатках того, что до Катастрофы было складом продовольствия. Еще на Арсенале, но от ружей без зарядов толку никакого. Вот только склад почти пуст, от шести клинков осталось четыре, а многоопытные хозяева этих клинков подчиняются мне лишь потому, что ничего другого им не остается.
Да, я правитель, и слово мое – закон, ни один из владык мертвого прошлого не имел такой власти… Однако закон этот воплощается в жизнь, только если к моему слову добавляется слово одного из тех, кто наделен реальной силой.
Ворон, Ворон, что ж ты вьешься над моею головой…
Впрочем, Ворон тут ни при чем. Не потому, что у него нет власти, а потому, что он не нуждается в ней. Или просто не хочет править – если так, я отлично его понимаю. Я тоже не рвался занимать эту комнату, обшитую трухлявыми дубовыми панелями. Выбора не было. Каждый должен делать то, что умеет лучше всего, если это требуется для выживания остальных. А я умею – предвидеть. Не «зреть вдаль», как говорят эти кудасники – мне не дано наперед знать, что произойдет в ближайшие минуты. Я могу только сказать, какие последствия возымеет то или иное действие. Не сидя за долгими расчетами, как Трехглазый, и не рыская по справочникам в поисках былого «прецедента», как Книжник, мир его праху, – сразу.
