— Чего не сделаешь для науки, — холодно молвил химик. Надо же чем-то жертвовать.
— Но почему именно моим псом? — вздохнул дядюшка.
Его слова натолкнули меня на мысль, впрочем, и без того висевшую в воздухе.
— Собака нам не поможет, — сказал я. — Мы должны проследить за действием этой жидкости на разумное существо, которое могло бы сообщать, что оно испытывает во время этого гибельного уменьшения.
Дядя метнул на меня дьявольский взгляд.
— Правильно! — вскричал он, поднося мне бокал с напитком. — Пей, Гонза, и пусть тебя черт заберет!
— Благодарю, дядюшка, — скромно отказался я. — Мне и тут хорошо, стеклянные деревья мне ни к чему.
— Ты их тоже видел? — ужаснулся дядя.
— И я видел, — хладнокровно заявил Мамила. — Едва только подошел к яйцу и до меня донесся этот странный запах. Просто теперь мы притерпелись к нему.
— Пусть тогда выпьет Лойза! — решил управляющий. — Его не жалко.
— А если его станет разыскивать полиция? — возразил химик.
— Боже сохрани! — испугался дядя. — Только не полиция! Никто не должен проникнуть в нашу тайну!
Тут мне вспомнилась фигура, накрытая парусиной, — я углядел ее тогда при вспышке молнии, — фигура человека, бегущего прочь от яйца с какой-то посудиной. Однако я решил промолчать.
— Кто-то должен пожертвовать собой, если мы хотим узнать свойства волшебного напитка, — продолжал настаивать химик.
— Да и кроме того от Лойзы пользы столько же, сколько от Боккаччо, — категорически произнес дядя, прочищая ухо мизинцем.
При имени Боккаччо мы тотчас взглянули на собаку, о которой забыли в пылу спора. Теперь бедняжка умещалась на одной белой плитке и была размером с дамскую перчатку.
— Боккаччо! Миленький! — взывал дядя. — Да что ж это с тобой? Куда ты уходишь, хорошо ли тебе там?!
Пес убывал на глазах. Не успели мы оглянуться, как он исчез окончательно, растаял, как тает в небе самолет, стоит на секунду отвести от него глаза…
Но самое удивительное — пса уже не было, а лай все еще откуда-то доносился — протяжный, полный тоски, он становился все слабее…
Мы напряженно молчали, вслушиваясь в замирающий вдали лай. Вот уже его можно расслышать, только приставив ладонь к уху, вот он уже — как бы взволнованный собачий шепот… А вот и совсем затих.
«Вот и нет собаки!» — «Чокнемся с ним!» — «Я падаю…» — Размеры его не изменились.
— Вот и нет моей собаки! — плаксиво молвил дядя.
— А бутылки? — вскипел пан Мамила, не в силах постичь простодушную жадность дядюшки. — Оплакиваете какую-то собачонку, когда за одну бутылку можете купить их тысячи!
