Сережино убежище они обнаружили довольно быстро.
— Ага! Вот он, козел, — торжествующе прошептал Бобров, показывая пальцем на уже известное читателю поваленное дерево. — Снайпер, твою мать! Подстрелишь его отсюда?
— Из пистолета навряд ли, — засомневался Лазарев. — Вот если бы из винтовки!
— Тогда дай я!
— Хрен тебе на рыло! Я свою волыну никому не доверяю!
(На самом деле Александр просто опасался, что, прикончив Городецкого, Бобров убьет и его самого.)
Константин нахмурился:
— Что же делать?
— Подождем.
Спустя пятнадцать минут Сергей неожиданно вскочил и поспешно побежал к кустам, расстегивая на ходу ремень. Уселся он прямо под тем местом, где находились Бобров с Лазаревым. Недолго думая, Константин подобрал с земли увесистый камень и метко запустил его в темя Городецкому. Яростно матерясь, бандиты бросились к бесчувственному телу.
* * *
— Зароем в землю, как Лаврушу?!
— Старо и неинтересно! Думай, Костя, думай!
— Сожжем живьем?!
— Может лесной пожар начаться, тогда сами испечемся.
— Разопнем на дереве?
— Гвоздей нет, а то б с удовольствием!
Городецкий медленно открыл глаза. Голова разламывалась от боли. К горлу подкатывала тошнота. Сквозь мутный красноватый туман Сергей с трудом различил Лазарева и Боброва. Они сидели неподалеку, увлеченно обсуждая способы его казни.
— Очнулся, педераст! — усмехнулся Константин, взглянув в сторону Городецкого. — Говори, какую смерть предпочитаешь?
— Застрелите! — простонал Сергей, с трудом ворочая языком.
— Гы-гы-гы! Застрелите!!! — Бобров не на шутку развеселился. — Ты еще скажи — отпустите! Придумай что-нибудь пооригинальнее, а то у нас фантазии не хватает!
Сообразив, что над ним издеваются, Городецкий угрюмо замолчал. Просить о снисхождении было бесполезно. Он и сам когда-то измывался подобным образом над своими жертвами. Сейчас их лица, искаженные мучительными гримасами, калейдоскопом мелькали перед мысленным взором Сергея. Жена мента, которую они недавно задушили подушкой, тоже просила не убивать, плакала, цеплялась за ноги…
Внезапно Городецкий ощутил нечто похожее на угрызения совести.
— Идея! — радостно воскликнул Лазарев. — Повесим гада за ноги!
— Голым, и над муравейником, — добавил Бобров.
…Прилившая к голове кровь давила на стенки черепа, силясь вырваться наружу. Боль непрерывно нарастала. Прожорливые муравьи жадно вгрызались в обнаженное тело. Окружающий мир погружался в черную пелену.
— Простите! Простите меня! — шептал непослушными губами умирающий Сергей. Но обращался он не к своим палачам. Те давно ушли.
