В субботу утром небо очистилось, в нем плыли всего несколько легких ватных облачков. Вот видишь, будь жизнь устроена как надо, я бы сейчас вдохнул запах английского газона, проверил, туго ли накачаны шины моего крылатого друга, механик подал бы мне знак, что все в ажуре. Я бы влез в кабину "Спитфайра", надвинул колпак и, взлетев, отправился бы патрулировать окрестности. Вместо этого я слышу, как мамаша Дюблан шлепает в кухню, и этот звук вырывает меня из царства грез. Я натягиваю куртку и смотрю на часы: семь утра. Пора отправляться к Шарлю, чтобы забрать у него посылку для передачи Эмилю. Беру курс на предместье. Добравшись до Сен-Жана, еду вдоль железной дороги, как обычно. Поезда давным-давно не ходят по этим старым рельсам, ведущим к Луберу. Легкий ветерок холодит мне затылок, я поднимаю ворот и насвистываю мелодию "Красного холма" [8]. Вдали уже виден заброшенный вокзальчик. Я стучу в дверь, и Шарль делает мне знак изнутри: входи, открыто.
– Твоя желать уна каффи? - спрашивает он на своем варварском языке.
Я понимаю его все лучше и лучше, моего друга Шарля: возьмите одно слово из польского, второе из идиша, смешайте с испанским, добавьте чуточку французской интонации - и компот готов. Это причудливое наречие Шарль освоил во время своих долгих скитаний.
– Твой посилка лежать под скамья, никогда не знать, кто стучать в пуэрта. Твоя сказать Жак: я готовил хороши начинка для эта пакет. Когда взорвать, услышать на десьят километр. Сказать ему: бить ошень внимательни, после искра цвай минутен, только цвай, может, даже немношко менше.
Мысленно переведя это на нормальный язык, я невольно пускаюсь в расчеты. Две минуты, иными словами, всего двадцать миллиметров фитиля будут отделять жизнь моих товарищей от смерти. Две минуты, чтобы поджечь фитили, уложить заряды на нужное место и отойти на безопасное расстояние. Шарль глядит на меня: он понимает мою тревогу.
– Моя всегда оставлять маленьки маржа для безопасност, - добавляет он с улыбкой, стараясь успокоить.
Странная улыбка у моего товарища Шарля. Он потерял почти все передние зубы во время авианалета, и это отнюдь не улучшает его дикцию, хотя причина вполне уважительная. Но, несмотря на скверную одежду и почти непонятный, тарабарский язык, Шарль всегда действует на меня успокаивающе, гораздо более упокаивающе, чем все остальные. Может, причиной тому его житейская мудрость? Или самообладание? Или энергия? Или жизнелюбие? Как ему удается, будучи таким молодым, выглядеть зрелым человеком? Надо сказать, ему крепко досталось в жизни, нашему Шарлю. В Польше его арестовали потому, что его отец был рабочим, а сам он коммунистом. Он отсидел в тюряге несколько лет. Освободившись, уехал вместе с Марселем Лангером воевать в Испанию, как и несколько других его приятелей. Добраться из Лодзи до Пиренеев очень непросто, особенно когда нет ни денег, ни документов. Я обожаю слушать его рассказ о том, как он пробирался через фашистскую Германию. И не раз просил его заново рассказать эту историю. Шарль понимает, что я знаю ее наизусть, но для него это возможность потренироваться во французском и доставить мне удовольствие, так что он охотно садился, и из уст его текла пестрая, разноязыкая смесь слов.
