Я едва успела прикрыться: Обдулия затягивала меня в какое-то подобие корсета из плотной дерюги.
– Тебе не сделали хорошей повязки, – объяснила она, – потому-то ребра и не срастались так долго.
– Какого черта ты тут делаешь? – спросил мулат, вертя в руках неизменную плетку.
– Привозила на кухню сыр, свежие сливки, творог, сеньор майораль. Пока малыш Мигель разгружает тележку, зашла помочь бедной девочке. У нее, видите ли, ребра переломаны, так что ей не под силу поднять даже утюга. Надо полечить, а то какая же из бедолаги работница!
Старуха отвечала обстоятельно и с достоинством:
– Предположим, я тебе поверил. А теперь забирай осла, старая, и пошла в коровник, живо!
Повернулся на каблуках и ушел.
Обдулия выглянула ему вслед и сделала неприличный жест.
– Вот ему! Он в жизни не посмеет замахнуться на меня плеткой. Но я не грублю, потому что умный человек не станет дразнить гусей. Если ты поняла все, что я тебе сказала – до вечера!
Обдулия была гаитянкой. Ее продал за четверть века до того француз-хозяин, бежавший с Гаити во время революционных беспорядков на соседний более спокойный остров. Она была уже к этому времени унганой, Матушкой Лоа, жрицей и рукой сонма богов и духов. Обдулия была повитухой и знала местные травы; ее боялись негры и опасались просвещенные хозяева. А полукровка Давид, хоть и старался вида не показывать, испытывал перед нею священный трепет – не только перед магическими способностями, но и перед всевидящим глазом и острым языком.
"Приходи вечером", сказала Обдулия. Я в замешательстве напомнила ей о своре догов, которых Давид собственноручно выпускал каждый вечер и из-за которых неграм носа было не высунуть из бараков до рассвета. Старуха фыркнула и, покопавшись в кармашках плетеного пояса, достала тряпичное сердечко, туго чем-то набитое: "Возьми и ничего не бойся". От сердечка шел резкий пряный запах.
Оставила Ма еще один подарок, вызвавший целый переполох на кухне и в людской: платок из жесткого крепа точь-в-точь того же пунцового цвета, как у самой унганы, и я повязала его таким же узлом вместо своего полосатого футляра. Лакеи шушукались, а горничная Ирма заметила ехидно:
– Бедняжка, отдохнуть тебе некогда, ночью гости и днем гости…
– Это верно, – отвечала я, – тебе-то хоть днем дают поспать!
Обновку заметили и дамы, когда я подавала кофе.
– Что это у тебя? – брезгливо поджав губы, спросила донья Умилиада. – Белен, посмотри, не у тебя ли украдено?
– Красный креп, фи! Однако в самом деле, Сандра, откуда он у тебя?
