Первую часть (август122), по-моему, нужно кончить не на восьмой главе, а на десятой – встречей с Лениным – это ровно треть всей книги, а по содержанию рубеж – вслед за ним начинается новая глава жизни123. Я буду до начала июня дома. Жду от Вас тех замечаний, о которых Вы говорили124.
Душевно Ваш И. Эренбург”125.
Поняв, что впрямую говорить о Бухарине ему не позволят, Эренбург, работая над мемуарами, тем не менее не упускал случая упомянуть Бухарина там, где он считал это важным и когда была надежда провести это через цензуру. Часто он вынужден был, не называя фамилии своего друга, ограничиться лишь его именем-отчеством, надеясь, что памятливые читатели поймут, какого именно Николая Ивановича автор имеет в виду126. Читательская почта Эренбурга подтверждает, что, в общем-то, он оказался прав, хотя, конечно, бывали и курьезы: в одном случае его поблагодарили за то, что он добрым словом помянул Н. И. Вавилова, в другом – просили подробнее рассказать о встречах с Н. И… Ежовым (письмо его несчастной дочери ошарашило Эренбурга). В читательской почте, вызванной публикацией первой книги мемуаров, Эренбург нашел и письмо, которое его растрогало: “Дорогой Илья Григорьевич!
Я хорошо представляю себе, что в связи с Вашим семидесятилетием Вы услышите много теплых слов и хороших пожеланий от Ваших друзей и благодарных читателей.
Мое давнишнее желание написать Вам, быть может, даже встретиться (о многом хотелось бы посоветоваться), сегодня особенно обострилось.
Хочется присоединить свой голос ко всем тем, кто Вас по-настоящему понимает, любит и ценит. Когда я прочла опубликованную часть “Люди, годы, жизнь” и нашла там, хотя и мимолетное, но теплое воспоминение о человеке, написавшем предисловие к Вашему первому роману, о человеке, память о котором для меня свята, мне захотелось крепко пожать Вашу руку и расцеловать.
Сегодня в Вашей замечательной речи, переданной по радио127, я услышала слова: “Воз истории сдвинулся с места, и ближе стали края справедливости!” Хочется верить, Илья Григорьевич, что Вы доживете до тех времен, когда справедливость восторжествует и можно будет написать о Н. И., не завинчивая “душевных гаек”, не меньше и не с меньшей любовью, чем Вы написали о Пикассо, Хемингуэе или о вдохновенных людях Вашей любимой Италии. И, конечно, “дело не в датах, круглых или не круглых”128, но я и мой сын, Юрий Николаевич129, желаем Вам отметить еще не одну круглую дату, не одну творческую победу.
