– Не хочу, чтобы он тоже слушал!
– Да мне и самому неохота,- отозвался Тишкин.- Не люблю я книжек, особенно толстых… и без картинок!
– Так мне читать?- спросила Катя.
– А он ушел?
– Он в сторону отошел и нас не слушает.
– Тогда читай,- разрешил я.
Катя пошуршала страницами и начала:
– «Муров
Ты очень любишь нашего Гришу?
Отрадина (с удивлением) Еще бы. Что это за вопрос? Разумеется, люблю, как только можно любить, как нужно любить матери.
Муров Да, да… Конечно… А что, Люба, если вдруг этот несчастный ребенок останется без отца?
Отрадина
Как без отца?
Муров Ах, боже мой! Ведь все может случиться…»
Я отвлекся, подумав, что если этот Муров хочет бросить своего ребенка и заранее называет его несчастным, он уже заслуживает наказания! А ведь, кажись, не алкаш и не барыга из рыночных, как нынешние! И на фронте не был, и денежки во всех карманах…
Пока я раздумывал, папаша этот еще что-то там плел про себя и ребенка, на что ему и было отвечено:
– «Отрадина Если ты спрашиваешь серьезно, так я тебе отвечу. Ты не беспокойся: он нужды знать не будет. Я буду работать день и ночь, чтобы у него было все, все, что ему нужно. Разве я могу допустить, чтоб он был голоден или не одет? Нет, у него будут и книжки и игрушки… Чтобы все, что у других детей, то и у него. Чем же он хуже? Чем он виноват? Ну, а не в силах буду работать, захвораю там, что ли… ну что ж, ну, я не постыжусь для него… я буду просить милостыню. (Плачет.) Муров Ах, Люба, что ты, что ты!»
– Какая сволочь!- крикнул я.
– «Отрадина …Неужели ты предполагал, что я его брошу?»
– Но ведь бросила, да?- спросил я, утыкаясь губами в доски двери.
– Тебе про это прочесть?- спросила Катя.
– Не знаю… Нет. Сегодня не хочу.
– Ну тогда завтра.
– Подумаешь: игрушки, книжки… – прорезался Тишкин. Видать, незаметно подошел и тоже, как и я, не выдержал, как они эту баланду травят.- А милостыню вовсе и не стыдно просить. Я на рынке много раз просил.
– И я просил… А вот игрушек мне не дарили,- сказал я почему-то.- И книжек…
– А Муров ваш жмот!- сердито добавил Тишкин. Голос его стал отдаляться.- Заканчивайте, что ли!
– Сейчас, сейчас… – заторопилась Катя. И негромко добавила: – Но она же еще любит этого… Мурова.
«Как ты своего ангелочка Яшку»,- подумалось. Но я этого не сказал. Спросил:
– Завтра придешь?
– Приду.
– С книжкой?
– Конечно.
– Я буду ждать.
Пять дней до…
На другой день я снова услышал голос Тишкина. И спросил его об одном портретике, который у меня недавно уперли. Не сохранился ли чудом? Портретик тот я обнаружил в книжке из больничного шкафа. Листал, листал и вдруг увидел. Крошечный такой портретик одной дамы, а может, девушки, с гладкой головкой, кокетливо склоненной влево. У нее был чуть великоватый рот, который ее вовсе не портил, и живые, такие умные, понимающие глаза. Звали ее Анной. Хотя я стал звать ее просто Аней.
