– А я брезгую заходить в магазины, торгующие комиссионной подержанной мебелью, – отвечал тогда Сухинин, – А с женщинами разве не тоже самое? Это стыдно и унизительно подобрать лежащее, оставленное кем-то. Стыдно перед тем, кто выбросил. Он – богатый, он решил поменять старую жену на молодую, и когда он узнает, что старая пристроена, он будет с таким же высокомерием думать о новом муже своей старой жены как о неудачнике, как и продавшие свою старую автомашину с презрением думают о тех, кто ее приобрел.
Сухинин выпил еще. Очередь хвалить Пузачёва тем временем приближалась.
"Интересно, рассказывал Митрохин Пузачеву или Веронике про тот их разговор?" – подумал Сухинин.
Вот поднялся полковник в ирландском пуловере с орденскими планками.
– Я дядя Игоря, если здесь кто не знает, – сказал он, – я приехал из Калининграда, из Кёнигсберга, я там живу…
"Так странно, что теперь родина Эммануила Канта не в столице Королевства Пруссии – Кёнигсберге, а в российском городе Калининграде," – подумал вдруг Сухинин. Он часто бывал в Германии в командировках от своей газовой компании, и его по началу удивляло, что там, внешне, никто не раздражался по этому поводу. Среднее поколение, кому было за пятьдесят, оно было выдрессировано в послевоенных школах в духе вины перед всем остальным миром. Но новое поколение радовало Сухинина.
Завидев граффити на стенах: "Я ни перед кем, ни в чем не виноват", он удовлетворенно улыбался и сжимал в карманах кулаки.
– У нас в Калининграде похоронен великий немецкий философ Эммануил Кант, – вещал тем временем полковник с планками, – и вот будучи сегодня на кладбище, я вспомнил знаменитое изречение великого девственника как называли Канта его современники, изречение, вошедшее во все учебники и путеводители по Калининграду, оно звучит примерно так, – полковник откашлялся и, сделав лицо, произнес с пафосом артиста Евгения Евстигнеева, – "ничто не вызывает во мне большего благоговейного восхищения, как осознание чувства долга в душе и вид звездного неба над головой".
"К чему это он?" – внутренне пожав плечами, подумал Сухинин, – "это Пузачёв что ли восхищал всех чувством долга?" Но полковник выкрутился, он приплел кукую-то байку из детского периода Пузачевской биографии. Какую-то невероятно трогательную историю, про то, как тот вернул продавщице сдачу, что та неверно не в свою пользу просчитавшись, передала мальцу Пузачеву с десятки рублей.
"Наврал, наверное", – подумал про себя Сухинин, – "Бог ему явно переплатил, когда дал ему Веронику, так ведь Пузачев не стал сдавать и возвращать переплаченное"…
