Володя бережно обнял ее. Руки его, сильные руки скользили по ее дрожащему телу.
Даша закрыла глаза и просительно потянулась к нему губами. Дыхание перехватило, это не было похоже на их поцелуи с Полинкой. Те детские поцелуи и поцелуями назвать нельзя было. Это Даша поняла, когда Володя приник к ее рту и его язык прикоснулся к ее языку. Она закрыла глаза. Была какая-то отчаянная надежда, что все сейчас с этим долгим поцелуем все и закончится. Потому что страшно!
А может, она и вовсе проснется, как не раз бывало. Сколько раз Даше снились такие сны? Нет, это был не сон. Поцелуй повторился снова, еще более глубокий и долгий на этот раз. Полинка объясняла ей, что когда так целуют, словно летишь куда-то. Летишь? Куда летишь?
Никуда она не летела. Было странно немного. И еще эти усы щекотные.
– Даша, Даша! – шептал он жарко в ухо.
Он с ума ее хочет свести этим шепотом. Даш-ш-ша! И змей-искуситель так же Еве, наверное, шипел – нашептывал. И рисунок плясал сейчас перед ее глазами – там, где змей еще на четырех лапах, с развивающимся хвостом соблазняет праматерь.
И еще он что-то говорил тихо, но Азарова уже не понимала слов его, да он и сам вскоре замолчал, продолжая покрывать ее лицо, руки, шею жаркими поцелуями.
Сводили с ума эти поцелуи. Володя словно впивался в нее губами, пробовал на вкус.
Руками блуждал по ее телу, Даша почувствовала, как он сжимает ее ягодицу. И было это и стыдно и неизъяснимо приятно.
Что он делает, боже мой, подумала девушка. И что сказала бы маменька на это?
Даша бы со стыда умерла, если бы дома узнали. А значит – это нехорошо. Было бы хорошо, все бы только об этом вокруг и говорили! Ну и пусть, пусть нехорошо – храбро думает она следом. Лишь бы с ним быть, с Володенькой. С любимым.
Интересно, какой у него… Озорная мысль давно не давала покоя и вот-вот она все узнает сама. Если бы не слишком большой, а то ведь больно будет, наверное. Или стоит претерпеть муки, за которыми должно быть неслыханное, непредставимое ей сейчас блаженство?! А вот если бы совсем без боли! А если он небольшой, то может она ничего и не почувствует. Ни плохого, ни хорошего. Будь, что будет – подумала она смиренно.
Она вздохнула, позволила уложить себя в постель. Хорошо, что свечу погасили, в темноте легче. Очень было неловко обнажаться перед ним. Господи, а грех ведь, грех!
Грех, пока ноги вверх, – озорно как-то раз сказала Полинка, – отпустил и господь простил!
Куда вверх?! А и в самом деле, вверх. Смешно, но, наверное, так и должно быть.
