Любовь и смерть Геночки Сайнова | страница 103



Девушку эту караулил у дверей после каждого концерта. Но не решался подойти. Она то с подружками, то с каким то серьезным, который ее на машине увозил…

Наконец, решился я, да и вышла она почти что одна – с подружкой какой то неважнецкой. Я за ними – в метро. Догнал. Извинился, смутился, попытался что-то сказать…

Я ее проводил до ее дома на Чайковского…

Я до сих пор помню тот мой восторг, когда она дала мне свой телефонный номер.

Я думал тогда, что все ангелы с небес улыбаются мне…

Я шел домой и пел.

Да, да – пел!

Мы встретились с ней три раза.

На третье свидание наше я ее поцеловал.

Поцеловал и понял, что умираю.

И я умер.

Потому что на наше четвертое свидание она рассказала мне о Вадиме Юрьевиче.

Вадим Юрьевич был женат.

Вера была нужна ему как удобная, на все и всегда готовая женщина, которая никогда ничего не требует… Он погубил ее.

Веру.

Мою Веру.

Я влюбился раз и навсегда.

А она уже не могла никого полюбить кроме Вадима Юрьевича.

Она рассказывала мне.

Она мучила меня своими рассказами.

Она садистически понимала, что изводит меня. Но рассказывала.

Рассказывала потому, что сама изводилась одиночеством и горем безысходности, когда Вадим Юрьевич уезжал в отпуск со своей благоверной…

Потому во мне она находила объект мести, причем добровольно подставлявший себя под ее плетку. Плетку ее слов. Жестких жестоких слов о ее любви к Вадиму Юрьевичу.

Если бы вы знали, сколько горестных полных боли минут и часов пережил я, выслушивая ее рассказы об их с Вадимом Юрьевичем встречах.

Когда она голая играла ему на скрипке и танцевала на столе для него – экий изощреннейший однако стриптиз, господа! И представьте мою горечь в горле, когда она мне это рассказывала…

Мы сидели с ней в ее комнатке в коммуналке на Чайковского, сидели далеко за полночь, не зажигая света, и она рассказывала, как Вадим Юрьевич унижал ее, как он обижал… Как однажды повез ее в Сочи и там бросил без денег в неоплаченном номере гостиницы… Как ее потом посадили в милицию в камеру с уголовницами, пока ее мама телеграфом не прислала денег… А Вадима Юрьевича тогда срочно в Москву в министерство вызвали, а о ней, о Вере он и не подумал… И она простила ему. И более того, и другое простила. И даже то, как он однажды подложил ее своему начальнику… Сперва напоил ее до бесчувствия у себя на даче, а потом подложил…

И все это она мне рассказывала, рассказывала. Как безумно любила его.

И я тогда понял, что настоящая психически здоровая красивая умом и телом женщина – может полюбить только один раз… И я понял, что мне не повезло. Что этот один раз моя Вера растратила не на меня. А на Вадима Юрьевича.