Неожиданно он вновь услышал её где-то справа, на этот раз - он был абсолютно уверен - совсем недалеко. Она распевала другой куплет своей лишенной видимого смысла песенки:
НА ПЫШНОМ ЛОЖЕ ЗЛОТОМ,
НА ПЫШНОМ ЛОЖЕ ЗЛАТОМ
КРАСА-КОРОЛЕВА ЗАБЫЛАСЬ СНОМ.
ПОЧЕМУ?
КОРОНА ЕЕ - ЦВЕТОВ УВЯДШИХ СОНМ.
- Марта! - что было духу крикнул Жоаким. - Прекратите петь эту чепуху, дорогая. Отзовитесь! Говорите спокойно, потому что из-за эхо невозможно правильно ориентироваться в этом хаосе коридоров... Марта!
Он стал осторожно пробираться в казавшуюся тупиковой галерею и лишь в самый последний момент заметил открывшуюся сбоку щель с неровными краями. Он смело сунулся туда, обдирая плащ о стены, чуть не упал, ступив на покатую кучу мусора, забившегося ему в сапоги. Позади вновь раздался явно безумный голос:
ГЛАЗА ЕЕ ВВАЛИЛИСЬ СОВСЕМ,
В ГЛАЗНИЦЫ ВТЯНУЛАСЬ ПАРА ОЧЕЙ.
ЧУДО-ТЕЛО СТАЛО ГРУДОЙ... КОСТЕЙ.
Жоаким обернулся. В углу притулилась Марта. Капюшон оторвался и беспомощно висел на плече, спутанные волосы - все в паутине. Она натужно покачивала головой - слева направо, снова налево...
Заслоняясь от резкого света лампы, она прикрыла глаза рукой и повторила, скорее речитативом, чем напевая:
- ...ЧУДО-ТЕЛО СТАЛО ГРУДОЙ... КОСТЕЙ, DOMINUS BENEDICAT VOS.
Жоаким сразу же по характерному звучанию признал тот самый язык Лациума, на котором были написаны древние книги. Он заскользил по наклонному склону. В сапоги набилось ещё больше гравия. Устало присел возле молодой женщины. Та, помаргивая, взглянула на него и вдруг зашлась в пронзительном вопле, который втянулся в бесконечную путаницу ходов, и ломаясь об острые зубцы камней, покатился, изломанный на тысячи осколков-эхо, куда-то далеко, отскакивая от свода к своду.
- Марта! - умоляюще произнес Жоаким, крепко прижимая её к груди. Марта, успокойтесь! Это же я, Жоаким.
Она выдохнула:
- Почему?
- Что? - недоуменно переспросил биолог, прежде чем сообразил, что этот вопрос входил неразрывной частью в распевавшиеся ею куплеты старинной песни.
Марта повторила:
- Отчего, что такое, о чем разговоры?... Королева уже давно умерла. И ветер рыдает под дверями.
Затем она принялась тихонько всхлипывать.
Совсем обессилев, Жоаким чуть было не расплакался вместе с ней от осознания собственной немощи, ужаса и отчаяния.
Его губы предательски задрожали, и он крепче сжал Марту в объятиях.
