Жужжание крылатых насекомых в тяжелом воздухе усилилось и стало зловещим, так что трудно было собраться с мыслями. Он сжал ладонями виски. Река, которую он заметил, падая, вероятно, Конго, текла на западе, и именно там поднималась струйка дыма, которая могла означать селение. Он взглянул на Колин и похлопал ее по щекам, надеясь, что она придет в себя, но лицо ее оставалось бледным и неподвижным. Он снова испытал чувство, что только что. прибыл в Африку, и всего несколько секунд назад его вырвали из дома. Потрясающая чуждость этого континента начиналась со страшных и незнакомых мхов, на которых он лежал, и простиралась во все стороны на тысячи километров, таинственная и враждебная. Он же, затерянный в этом мире, не был готов к тому, чтобы схватиться с ним. Ему нечего было делать в Африке, он не имел права быть здесь, не имел права даже жить. Смирение, охватившее его, сменил через минуту яростный гнев, постепенно становившийся неотъемлемой частью его характера.
Он просунул руки под лежащую Колин, осторожно поднял ее и двинулся на запад, к реке.
До захода солнца оставалось около часа, поэтому он не мог добраться до реки до темноты, но что-то заставляло его идти и идти. Уже через несколько минут он истекал потом, а его здоровое легкое, казалось, готово было в любую секунду взорваться. Он двигался вперед еще медленнее, чем предвидел. Местность была волнистой, разница в высоте составляла много метров, и подлесок, блокировавший все подходы, вынуждал его то и дело карабкаться по крутым склонам или искать обход. Он шел неутомимо — не клал теперь Колин на землю, когда отдыхал, а прислонял к стволу дерева, чтобы избавить себя от необходимости каждый раз поднимать ее. Непрерывные крики обезьян и птиц порой затихали или звучали, как эхо событий из другого мира.
Когда темнота расставила по лесным проходам свою стражу, ноги отказывались повиноваться ему. Хрипло дыша, он осмотрелся вокруг в поисках какого-нибудь убежища. Колин сонно шевельнулась у него на руках и застонала. Он положил ее на землю, едва не перевернувшись при этом, и стал смотреть на нее, ожидая других признаков возвращения сознания. Она снова застонала, задрожала и шевельнула руками. Из-под полуопущенных век видны были белки глаз, а сотрясающая ее дрожь вдруг усилилась.
— Колин, ты слышишь меня? — настойчиво спросил он.
— Хо… холодно, — сказала она тонким, детским голоском.
— Сейчас я тебя прикрою. Только… — говоря это, он стащил с себя тунику, старательно укутал ее и оглядел темнеющую панораму леса. Становилось все холоднее, а в его распоряжении были только трава и листья. Он начал рвать высокую траву там, где в нее падали самые большие листья, и бросал все это на ее ноги и тунику. Когда он закончил, было уже совсем темно, и теперь уже он дрожал от холода. Он залез под тунику, стараясь не сбросить покрывавшую ее траву, и обнял Колин. Она свободно и естественно шевельнулась рядом с ним, положила ногу на его ногу, и тело Карева залила волна тепла. Он лежа,! совершенно неподвижно, с закрытыми глазами, пытаясь отдохнуть. Незаметно уплывали минуты, может даже часы, во время которых он плавал по мелководью сна. Порой он приходил в себя, и тогда яркие фонари звезд находились не над ним, а перед ним — и вместе с убегающим светом он мчался через Галактику. В конце концов он понял, что Колин не спит.
