— Что со мной происходит? — прошептал он. — Веду себя, как пылкий подросток.
— Ничего страшного, любимый.
— Да, и устроили же мы представление! Едем в отель.
Во время поездки по старомодной железной дороге к озеру Карев думал, возможно ли, чтобы человек в его возрасте мог чувствовать полное удовлетворение. Именно по этой причине моногамные супружества не исчезли и сохранили смысл даже к концу двадцать второго века. Правда, часто повторяемая, но только теперь понятая до конца, заключалась в том, что, чем больше человек вкладывает в такую связь, тем больше от нее получает. Карев вдыхал свежий воздух и, ощупывая рукой прямоугольник небольшого плоского футляра в саквояже, пытался смириться с реальностью бессмертия. После одного укола, при соблюдении осторожности, ни он, ни Афина не должны были умереть. Он искал в себе каких-нибудь следов эйфории, которая должна сопутствовать этой мысли, но нашел только странное оцепенение. Все было относительно. Если бы он родился двести лет назад в голодающей Индии, то смирился бы с тем, что его ждет двадцать семь лет жизни, и не помнил бы себя от радости, если бы какая-то добрая сила неожиданно дала ему семьдесят лет жизни. Родившись в довольном собой бабьем обществе двадцать второго века, он считал, что продолжаемая бесконечно жизнь — это нечто такое, что принадлежит ему как социальное благо, только масштабом отличающееся, скажем, от возмещения за несчастный случай на работе. Говорили, что творческий гений человечества парализован, но, быть может, это было связано с ослаблением чувств, с раздражением жизни в жилах вечности.
Он искоса взглянул на Афину, освежая в памяти причины, по которым хотел жить вечно. В возрасте тридцати шести лет она имела отличное здоровье и находилась у пика физического развития, который биостаты должны были превратить в бесконечное плоскогорье. Когда она сидела, восторженно выглядывая через окно вагона, он впитывал ее всеми чувствами, доходя до впечатления, что Афина — это название всей Вселенной. Когда она улыбнулась какому-то, только ей известному воспоминанию и случайно наклонила голову, то открыла перед ним внутренние поверхности зубов, сквозь которые просвечивало солнце.
Он отметил, записал и вложил в память это открытие, как наблюдатель Вселенной записывает появление новой звезды. Ему пришло в голову, что Афина выглядит на свои тридцать шесть лет, и в то же время как будто совсем не изменилась с того времени, когда десять лет назад они поженились, что, конечно, было невозможно. Но какие же конкретные изменения произошли в ней? Стараясь быть объективным, он заметил легкую впалость щек, превращение пушка на верхней губе в волоски, появление прослойки жира на внутренней стороне верхних век, которые со временем должны были стать желтыми. Внезапно он принял решение. До сих пор он планировал, что уколы они сделают вечером последнего дня пребывания у озера Оркней, но такая задержка показалась ему вдруг невыносимой.
