Дорогой Ермилов долго молчал, а потом сказал тихонько:
«Ну, Антей, конец. Прощайте…»
…Больше Владимир Владимирович в редакции не появлялся, хотя следующий номер был подписан еще его именем.
Пока не назначили нового редактора, газету вел Макаров. Седьмого февраля он получил от Фадеева следующее письмо:
Тов. А. Н. Макарову
Посылаю заключительное слово по докладу на пленуме. Правка вынужденно большая, т. к. стенограмма отвратительно безграмотна.
Очень прошу после перепечатки сверить (считать).
Это единственный «канонический» текст, поэтому прошу после перепечатки один экземпляр послать в ССП Варваре Петровне, а другой мне (можно вместе с версткой, на дачу, так как я весь день сегодня на дачах).
Как Вы думаете освещать прения? Если широко, то, может быть, мое заключительное слово пойдет только в субботу?
С приветом
А. Фадеев.
Посылая верстку, пришлите и этот черновик.
А. Ф.
…Одиннадцатого февраля «заключительное слово» Фадеева было напечатано. Без фразы о скорпионе.
Утром, вернувшись с дежурства по номеру, Саша рассказал мне о встрече с Фадеевым. Он заехал в ЦДЛ — купить что-нибудь в буфете к завтраку и решил выпить сто граммов коньяку. И вдруг услышал:
— Саша! С утра! Не закусывая!
Фадеев сидел один, завтракал и пригласил Сашу за свой столик. Спросил:
— С дежурства?
— Да. Приходится иногда эти сто граммов выпить, а то рабочее колесо в голове никак не может остановиться, а от этого шалеешь…
— Понятно… Именно так: не может остановиться — не глотать же с утра снотворное. Помолчали. Фадеев спросил неожиданно:
— Почему, когда вы приехали с Ермиловым в Переделкино, не вошли в дом?
— Ермилов не приказал.
— А-а, боялся нашей коалиции?
— Наверное.
— Но вы же три часа ждали, замерзли небось, что же не вошли?
— Стеснялся.
И тогда Фадеев засмеялся:
— Ну и ну! Пытался я себе объяснить такое невероятное явление — почему это критик Макаров ходит у меня во дворе и даже не соблаговолит войти в дом: презирает ли меня, чуждается ли? А тут, оказывается, так просто «стеснялся». Ну, Саша, я рад! Честное слово, рад, что ты (он вдруг перешел на «ты») такой простой и свой.
Фадеев задумался, потом снова заговорил:
— А все же устоял ты: не поддался Ермилову!
И опять замолчал.
— А ведь он чертовски талантлив, но… я всегда говорил: у него один тяжелый недостаток — он не верит в загробную жизнь! Сказал и испытующе взглянул на Макарова.
— Понятно, о чем речь?
— О будущем, — вставил Саша.
— Ну и башковитый же ты мужик! Люблю таких, ей-богу!..
