Любитель-ботаник, он привил мне любовь к систематизации, к описанию признаков того или иного вида растений еще до того, как закончилось недолгое лето. Я успел составить небольшую коллекцию окаменелостей и увлечься бабочками – дед научил меня безболезненно усыплять их хлороформом. Красный «адмирал», «махаон», «парусник» – вся эта коллекция сохранилась у меня в целости и сохранности. Особые ящички по-прежнему занимают немало места в кабинете, но, как недавно выяснилось, я не могу заставить себя снова рассматривать их.
Дедушка брал меня с собой в долгие походы вдоль берега, мы исследовали отмели, бухточки, вересковые заросли и рощи, где водились бабочки. И в особенности много их было в лесах поблизости от Мэндерли.
Дедушка поведал мне, что де Уинтеры поселились в этих местах со времен Конкисты, хотя замок перестраивался и много раз ремонтировался с тех пор. Необычность их фамилии объяснялась тем, что состояла из франко-норманнских корней и в переводе выглядела весьма неблагозвучно, что-то вроде «желудка» или «утробы». С Лайонелом де Уинтером, нынешним главой семейства, мой отец дружил в школе, они были ровесниками и одноклассниками, но со временем их товарищеские отношения сошли на нет, потому что мой отец уехал в Индию.
В первое же лето я побывал в Мэндерли, видел Лайонела и его жену Вирджинию – одну из трех известных своей красотой сестер Гренвил, которых называли «Три грации». Это тоже рассказал мой дед. Старшая, Евангелина, вышла замуж за сэра Джошуа Бриггса – судостроительного магната. Младшая, Изольда, оставалась еще незамужней, и, встречаясь с нею, я всякий раз поражался ее красоте и обаянию. Средняя, Вирджиния, которая больше всех нравилась дедушке, вышла замуж за Лайонела. Крепким здоровьем Вирджиния не отличалась, но зато была очень добрая и нежная.
«Бедная Вирджиния» – почему-то моя мать всегда называла ее только так – разговаривала едва слышным голосом, словно тяжело больной человек, и проводила большую часть времени в постели. Я не знал, почему. И всегда, когда бы я ни встречался с Вирджинией, мне казалось, будто она всего лишь гостья в Мэндерли. И меня не покидало ощущение, что вот-вот кто-нибудь скажет, что она собрала свои вещи и уехала.
Вирджиния никогда не вникала в домашние дела. Все решения принимала свекровь – миссис де Уинтер, урожденная Ральф, – ужасная особа. Когда меня представили ей, она тотчас окинула меня критическим взглядом и заявила, что у меня слишком длинные волосы и из-за этого я похож на девочку, что я непременно должен пойти в парикмахерскую. Тем не менее меня снова пригласили в Мэндерли, чтобы я поиграл с единственным ребенком Лайонела и Вирджинии, их дочерью Беатрис – пухленькой девочкой, у которой была одна-единственная страсть – лошади. Мы с ней питали друг к другу взаимную симпатию, но у нас было очень мало общего.
