Сопоставив все имеющиеся у меня факты, я вынужден был сказать себе, что теперь мы выяснили мотивы поступка Ребекки. А поскольку свидетелей случившегося нет и какие-то другие доказательства тоже отсутствуют, не остается ничего другого, как признать эту версию. Нельзя привлекать человека к суду только на основании своих личных впечатлений, па основании того, что ты увидел чувство вины в его глазах. Тогда я решил оставить все так, как есть, постарался сделать все возможное, чтобы заключение врача стало известно как можно большему кругу людей, и подвел черту под расследованием.
Все репортеры, собирая сплетни в округе, в один голос обвиняли меня в том, что я старался покрыть своего друга де Уинтера. Они не сомневались, что я стоял на страже его интересов, а потому и не могли увидеть правду: я стоял на страже интересов Ребекки, а не ее мужа.
Поскольку я ясно представил себе, что произойдет, если расследование продолжится. Пострадает ее репутация. На Ребекку обрушатся голословные обвинения в том, что она заводила грязные любовные интрижки. И первым, кто не пощадил бы ее, кто стал бы обливать ее имя грязью, – Джек Фейвел. Ведь, если ее убил Максим, значит, у него должен быть мотив. И таким мотивом могла послужить только неверность Ребекки. Не будь какого-то очень серьезного повода, Максим никогда не причинил бы жене вреда.
Когда суд вынес решение, слухи постепенно затихли. Что бы там ни утверждали журналисты, но сплетни о «любовниках» и «тайных свиданиях» рассеялись сами собой. Во всяком случае, до меня они перестали доходить. Я был бесконечно рад, что наконец-то Ребекка действительно может «покоиться с миром». И всячески поддерживал версию о том, что Ребекка сама сделала выбор: вместо долгой, мучительной смерти она предпочла быструю. Мне хотелось, чтобы она осталась в памяти людей такой, какой всегда восхищала меня. Я хотел, чтобы тот образ, который я взлелеял, навсегда остался нерушимым.
Ее представления о добродетелях не совпадали с моими представлениями. Она была намного практичнее, чем я. Она знала: чем сильнее пытаешься что-то скрыть, тем больше об этом будут чесать языки. Джек Фейвел успел позвонить своим друзьям, с которыми он обычно выпивал, еще до того, как я вернулся из Лондона. И я понял, насколько трудно преодолеть человеческую потребность вывернуть все наизнанку и насколько сложно остановить толки. Это все равно что пытаться удержать прилив или отлив.
Нет закона, нет адвокатов и нет присяжных, которые могли бы оградить Ребекку от порочащих ее имя сплетен. Она не могла сама замолвить за себя слово, выступить в свою защиту, чтобы опровергнуть грязные домыслы, рассказать все, как есть, объяснить, что произошло на самом деле. Теперь, состарившись, я понял это с особой ясностью. Люди могут копаться в твоей могиле, а ты вынужден лежать и молчать. И ничего не сможешь сказать им в ответ… До тех пор, пока кто-то не осмелится взять слово от твоего имени. Пока какой-нибудь мудрый человек не возьмет на себя труд изложить случившееся и сказать о тебе всю правду.
