— Да.
— Давно знала?
— Недавно выяснила. Суток пять тому.
— Тебе в театральной студии место. Или в разведшколе. Ты не тогда выяснила, когда в библиотеке в обморок шваркнулась?
— Тогда, — сказала я. — Но я не шваркалась.
— Кийяфа тебя, стало быть, посетила. Ну, со мной все ясно, с Лесниным тоже, сам прокололся; а с остальными как дело обстоит?
— Не ахти, — сказала я.
— Со всеми?
— Кроме Хозяина. И Сандро еще туда-сюда.
ee, — сказал Шиншилла. — Чем нас сегодня попотчует Сандро? Пещерой Бархута? Вход в ад на повестке дня. Очень кстати.
— Неужели ты придешь?
— Будь уверена. Даже если травматолог швы наложит. — Весь израненный, он жалобно стонал. — Артист я или не артист? Вот уж сегодня-то приду обязательно.
— А коли среди ночи к квартире «воронок» подгонят один на всех?
— Стало быть, такая судьба, медхен Ленхен. Манийя, извини. Светловато, однако, для «воронка». Он ночная птица. Требует антуража тьмы. Что же это наш оборотень, Леснин-то, совушка полицейская, чувство стиля потерял да днем-то и высунулся? Интересная, видать, у нашего Хозяина интимная жизнь. Так, Ленхен?
— Очень интересная, — сказала я. — Сплошь волшебство. Чары одне. Граф Монте-Кристо двести лет спустя.
— Как ты думаешь, Леснин-то появится?
— Не один ты артист, — сказала я. — Вестимо, припрется. И сядете вы, игроки, играть в макао.
— Он не артист, — поправил меня Шиншилла, — а актер, разница большая. А в макао, дорогая, мы не играем.
— Во что же вы, черт побери, режетесь? Выучу ли я хоть одно название ваших идиотских игр?
— В буру, в шестьдесят шесть, в скат, в покер, в три листика; да ты запиши.
— Давай так договоримся, — сказала я, — сегодня вы доиграете, а завтра ты рвешь когти.
— Хорошо излагаешь, — сказал он.
— Мне бы не хотелось, чтобы по моей милости ты в тюрьме на собственной шкуре изучал материалы по развитию гомосексуализма в России.
— Ты манией величия, Лена, не страдай, — ответил Шиншилла. — При чем тут твоя милость? Свою легенду я выдумал сам. Леснина ты на работу не принимала. Время и место действия тоже устанавливаешь не ты. Меня, правда, с детства учили: нельзя читать чужие письма; а тебя?
— Меня тоже учили. Сначала я не знала, что это его письма. Потом мне показалось, что он писал их мне.
— Ну, извини, — сказал Шиншилла. — Нет слов. Пойду-ка я, правда что, к доктору. А то, неровен час, останусь без брови. Кому я нужен с накладной? Некосметично. И грозит профнепригодностью. Ты идешь, чи то остаешься?
— Поеду на работу к Хозяину и отвезу ему ключ.
