Дом Сенны у моря был прекрасен, но он не имел таких мистических размеров, как можно было прочесть или услышать. Из-за того, что он капитально отгородил свои владения и никого не подпускал близко, легенды ширились без особых стараний со стороны самого Сенны. Все умножалось на фактор Сенны и, если он пробегал 15 км, на следующий день в газете стояло: Сенна при палящей жаре пробежал по песку 35 км.
Но правда впечатляла и без того. Я познакомился и со знакомыми Сенны, в том числе с его названным дядей Брагой, которого можно назвать настоящим богачом бразильских масштабов. В то время начались особые отношения между Сенной и Йозефом Леберером, которые продолжались до самой его смерти. Йо был одним из тех массажистов и специалистов по фитнессу, которые пришли в Формулу 1 в кильватере знаменитого Вилли Дунгла и вскоре без них уже нельзя было обойтись. Сначала Йо отвечал в McLaren за обоих гонщиков, позже в Williams только за Сенну. Его талант клоуна был приятным дополнением к массажу и медицине, а у Сенны все-таки имелась некоторая необходимость наверстать упущенное в смысле делания глупостей без особого смысла и забот об имидже.
Когда я вернулся в Европу, мы перезванивались каждые пару дней, и он много рассказывал о своей личной жизни. В то время он был сильно влюблен в Шушу, так сказать, няню бразильского телевидения, чрезвычайно популярную по всей стране. Она была первоклассной в любом отношении и, вероятно, одним из немногих людей, равных Айртону Сенне. Она была его мечтой, но кажется, не подстраивалась под него, как ему хотелось и, во всяком случае, в его внутреннем мире было больше кризисов, чем можно было бы подумать.
Потом появилась Кристина, тоже бразилианка, веселая и болтливая, и с ней Сенна снова бывал на моем, между делом, новом корабле. Мы стояли у Ибицы и много плавали по окрестностям. Это, наверное, звучит, как каникулы миллионеров, но на самом деле это были бесконечно драгоценные дни, потому что в них мы сбрасывали стресс гоночного календаря. Если у нас случались три или четыре спокойных дня, они давали столько отдыха, как другим три недели. Для Формулы 1 это были довольно примечательные отношения. Но это не значит, что мы слепо друг другу доверяли. Время от времени случались странные вещи во время тех или иных переговоров. Но все-таки Сенна предупредил меня очень рано, уже зимой 1991/92, что на 1993 год McLaren не получит договор с Honda. При всем прагматизме японского бизнеса многие важные решения принимаются на эмоциональном уровне, и Рон Деннис совершил несколько ошибок по отношению к боссам Honda. Кажется, ближе к концу у Кавамото возникли настоящие проблемы с Деннисом. Тем теснее становились эмоциональные связи между Сенной и японцами. Надо сказать, что Сенна грандиозно владел этим искусством. Была одна ситуация, когда я бы с огромным удовольствием дал ему под зад. Мы давали автографы в Токио и рядом друг с другом подписывали открытки, тут вошла госпожа Хонда. Ее муж, все затеняющий Соширо Хонда, умер незадолго до того. Сенна подписал для госпожи Хонды специальную открытку: To my mother in Japan, big love и так далее. Я глазам своим не поверил: TO MY MOTHER IN JAPAN, что за чепуха! Мне бы в голову не пришло сказать или написать такое, для него же это совсем легко. Подобным вещам он тоже обязан частью своего успеха.
