— Потаскуха! — прошептал он, возвращая записку покорно стоявшему перед ним подчиненному.
Полные желтой ненависти глаза его следили за тем, как Касумов, бережно разгладил, а затем, сложив вчетверо отправил посмертное письмо Дадашевой в карман кителя. Но это было какое-то мгновение. В следующее мгновение Григорян стал прежним Григоряном. Каменно-высокомерным. Самоуверенным и презрительным ко всему и вся. Он вразвалочку прошел к себе за стол и, глядя в пространство, проговорил:
— Трудно мне, Адыль… Трудно… Нет умных помощников. Поэтому всякие проститутки позволяют себе такое, — пожаловался он.
Григорян горестно хмыкнул, сделал паузу и, закидывая ногу на ногу, добавил:
— Наконец, вчера мне дали должность еще одного зама… Как ты думаешь насчет этого?
— Положительно, Самвел Саркисович. Покойники не должны хватать живых за ноги, — отреагировал сообразительный Касумов.
И твердо, как наличные, выложил на стол вчетверо сложенную Ренину записку.
— Отлично, Адыль Рагимович!
Григорян впервые назвал его по имени и отчеству, подчеркивая тем самым новый статус подчиненного.
— А что будем делать с малышом? — спросил Касумов.
— Я позвоню главврачу роддома Валюше Коршуновой. Отвезешь к ней. Пару месяцев там его покормят материнским молоком, а потом — в детдом…
Через два дня началась война. А спустя неделю к Адылю Рагимовичу, занявшему новый кабинет с видом на бульвар, позвонила Коршунова.
— Как записать вашего младенца? — спросила она.
— То есть? — не понял Касумов.
— Фамилию, имя, отчество.
Размышлять долго не пришлось. Осенило сразу. Хитро улыбнувшись, он сказал:
— Записывайте… Фамилия — Дадашев. Имя — Галиб — в честь будущей нашей победы. Отчество Аронович.
— Аронович? — услышал он растерянный голос Коршуновой.
— Ничего не поделаешь. Так звали его отца.
Звонок правительственной связи раздался в самую сладкую пору сна. Шел четвертый час пополуночи.
— Адыль Рагимович, — услышал он голос своего заместителя Александра Левашова. — У нас — прокол. Полчаса назад в своей квартире была убита Манучарова Иветта Самвеловна и ее девятилетняя дочь.
— Кто? — переспросил Касумов.
— Манучарова…, - и чтобы было ясней, Левашов добавил:
— Ну та самая… Бандерша. Содержательница бардака.
— Так это не прокол, Саша. А нечто хуже.
Сна как не бывало. Это был провал. Причем оглушительный. Ведь он, начальник следственного управления Прокуратуры Республики, лично от Первого секретаря ЦК получил задание взять на разработку подпольный Дом терпимости и наконец установить тех его клиентов, кто ограждал бандершу Иветту и ее грязное заведение от разоблачений. Речь, разумеется, шла о зажравшейся партийно-правитель-ственной элите.
