Не знаю почему, но я решил дождаться их выхода из поликлиники. Через четверть часа они появились на крыльце, и я выбрался из-за руля автомобиля.
Вообще-то я уже полчаса как должен был быть в офисе, куда прибыли представители из головной компании. Они привезли из Германии новые веяния, и отсутствие во время их демонстрации вице-президента вызывало, наверное, немало вопросов. Но мой телефон был отключен, и поэтому найти на них ответы ни президент, ни моя секретарь не могли.
— Я часто вижу вас во дворе своего дома, — сказал я, обращаясь больше к девочке, чем к мужчине. Мне в ту пору казалось, что такому умному человеку, как я, лучше разговаривать с двенадцатилетней девочкой, чем с таким сорокалетним мужчиной. — Я всего лишь хотел помочь вам…
Я не знал, как обозначить свой поступок. С другой стороны, казалось, что дача денег таким людям возможна и без объяснений. Вынув из бумажника несколько тысячных купюр, я протянул их девчушке.
Но она брать не стала, а посмотрела на отца. Тот посмотрел на деньги, на меня, а потом словно нехотя выудил из предлагаемого мною веера одну бумажку.
— Я даю вам все, — объяснил я.
— Нам не нужно все, — вдруг сказал он, — спасибо.
Почувствовав, как у меня сам собою морщится лоб, я спросил, откуда ему знать, сколько именно ему нужно вообще, если в данный момент у него нет и копейки.
— Нам нужно ровно столько, сколько хватит, — это был ответ настоящего безумца.
— Хватит на что? Послушайте, — сказал я, — кажется, вы вполне здоровы… Но вот этот вид ваш, бедная девочка… Почему вы не работаете?
— На кого? — спросил он, и я почему-то замолчал.
Не дождавшись ответа, они развернулись и куда-то снова пошли. Шагов через пять или шесть мужчина обернулся и, посмотрев на меня взглядом вполне здорового человека, проронил:
— Ты устал, верно?
И девочка его, повернувшись ко мне, виновато улыбнулась. Ей было стыдно за плохо одетого отца.
Я не помню, что мне говорили в офисе и что отвечал на это я. Передо мной все это время стоял человек в донельзя поношенном драповом пальто, и он спрашивал меня: «На кого?»
Через три недели со мной случилась неприятность в Доме актера. А потом повесился Журов. А между кровотечением из носа и суицидом произошла еще одна история, и это как раз та история, объяснений которой я не нахожу до сих пор.
В последнее время я зачастил в Серебряный Бор, в резиденцию босса. Вообще-то босс — это Бронислав, и мы с ним на «ты», и это «ты» очень отличается от «ты» в нашей компании, где принято разговаривать друг с другом запросто, демонстрируя этим пошлым панибратством единство духа. На самом деле единство духа в нашей, как и в любой другой, компании заменяет коллективная вонь, и каждый работает только для того, чтобы отхватить побольше премиальных в конце месяца-квартала-года. Весь смысл работы от президента до самого низшего звена менеджмента — продать больше, чем хотелось бы. Продать, втюхать, впарить, свалить и вычистить склад к окончанию срока — вот цель моего существования на планете Земля. Той же проблемой озадачены еще несколько тысяч человек, славящих компанию. Не я создал эту идею, и не мне потреблять продвигаемые нами товары, я посредник между умниками и идиотами. За каждый месяц этого посредничества я беру по сто двадцать тысяч долларов. Быть может, руководить стадом зашоренных баранов, не приносящих обществу пользы ни на грош, мог бы и Журов, но он не был столь искушен в людских слабостях: оттого, верно, и погорел.
