При признании данного родства иногда очень сильно недооцениваются имеющиеся различия между христианством и иудаизмом. На практике это зачастую приводит к приписыванию язычеству черт, якобы коренным образом отличающих его от «иудео-христианства», которые на самом деле отличают его только от иудаизма или — гораздо чаще — только от христианства. В некоторых случаях различия являются в значительной степени иллюзорными или касаются только лишь выражения определённых явлений, а не самих явлений. Например, зачастую утверждалось, что греческая мысль была динамичной, конкретной и синтетической в противоположность еврейской мысли, по сути своей статичной, абстрактной и аналитической. В действительности всё скорее как раз наоборот, как показывает Джеймс Барр (Smantique du language biblique, BSR, 1971), который справедливо противопоставляет «греческий аналитический способ мышления, осуществляющий разграничение и раздробление, еврейскому синтетическому способу мышления». Семитские языки стихийно стремятся к синтезу и конкретике; частично лишённые синтаксиса, они сохраняют текучий характер, располагающий к множеству истолкований. Другие черты, которыми наделяли «иудео-христианство», являются в действительности специфически христианскими: богословская важность первородного греха, развитое представление о творении, обесценивание сексуальности, презрение к жизни и т. д. Это также касается характерной нетерпимости иудео-христианского единобожия, которая приняла в христианстве особенно угрожающие формы, первоначально по причине прививки к христианской вере западного миссионерского духа, впоследствии по причине того, что из трёх великих авраамических религий только христианство сразу же взялось» осуществлять своё вселенское призвание, не желая быть религией какого-то отдельного народа или культуры.[9]
Язычество также невозможно лишить стремления к «всеобщему» и свести к закрытому и регрессивному субъективизму. Но это стремление к всеобщему, как мы покажем далее, идёт от частного — от существа к существованию, а не наоборот. Подробно разработанное в греческой философии, у римлян в понятии imperium'a, у индоиранцев в учении об империи, воспринимаемой как тело «бога света», всеобщее увенчивает собой общественное предприятие, включённое в существование мира, а также представляет собой воплощение его принципа; его нельзя путать ни с богословским или философским универсализмом, упраздняющим различия, ни с этноцентризмом.
