Получалось, что она очень неглупа, Алина Шахова. Вначале она представлялась Алексею отвратительной фигляркой, какой-то карикатурой, и вот на тебе.
- Другим девушкам хочется казаться инфернальными. А тебе? - спросил он уже не для дела, а потому что действительно захотелось понять.
- А мне не хочется. Я на самом деле инфернальная. Потому что у меня здесь inferno, - показала она себе на грудь. И опять без позёрства, просто констатировала непреложный факт.
Романов подумал: обречённая- вот самое правильное слово. Совсем одна, ни на что не надеющаяся, падающая в бездну.
Он смотрел на тонкое личико больной барышни, на её вызывающий наряд и чувствовал острую жалость. Вспомнил старую фотографию Алины: комнатный цветок, доверчивая девочка, не ожидающая от жизни никакого коварства. Но несколько ударов судьбы, пришедшихся на самый ломкий, незащищённый возраст - и цветок сломан. Врач говорит: неизлечима. Взгляд говорит: обречена.
Неужели нет никакой надежды?
- Я пойду… - Она поёжилась. - Холодно.
- Постойте! Ваш ридикюль!
Обращение на “вы” у него выскочило само собой - вероятно, оттого что внутренне он перестал быть Армагеддоном и снова превратился в Алексея Романова, который ни за что не позволил бы себе фамильярничать с едва знакомой барышней.
Их пальцы соприкоснулись. Её рука была ледяной, и Алёша, не удержавшись, сжал её своей горячей - чтобы хоть немного согреть, ни для чего иного.
Алина ответила слабым пожатием - будто больная синичка вцепилась лапкой. И высвободиться не пыталась. Свободной рукой она сняла свою нелепую шляпу, тряхнула головой, рассыпав по плечам волосы. В них сверкнули мелкие капельки ночной росы, в неестественном свете фонаря лицо барышни казалось белым, несоразмерно большие чёрные глаза сияли, и вся она вдруг предстала перед прапорщиком не жалкой синицей, а прекрасной и экзотической Жар-Птицей, по случайности залетевшей из сказки в мир людей, и держался Алёша ни за какую не за лапку, а за пылающее перо…
До чего заразителен морок! Какие фокусы выделывает с воображением туманная петроградская ночь!
- Благодарю вас, - церемонно произнесла Алина. И лукаво улыбнулась. - Удивительно. Вот уж не думала, что переход с “ты” на “вы” так сближает.
- Честно говоря, я не привык на “ты”. Фальшиво как-то звучит, когда толком не знаешь человека… Меня вообще-то не Армагеддон зовут. Алексей.
Она опять улыбнулась, ласково.
- Значит, Алёша. Вы такой ясный, светлый. Даже глазам больно. Знаете, я давно никому не верю. А вам бы поверила. - И приподнялась на цыпочки, коснулась холодными губами его щеки. Отступила. - До свидания, Алёша.
