— Гидэ глупэс? — спросил Лахути с восточным акцентом.
Тут его опять усадили в автомобиль и повезли на ростовскую окраину… Машина въехала в зеленый, заросший деревьями двор многоквартирного двухэтажного дома.
Все жильцы вышли из комнат, с любопытством разглядывая автомобиль и солидную фигуру Лахути.
— Прифтите минэ глупэс.
Два ростовских писателя и несколько соседей вывели во двор бледного и дрожащего от многодневной пьянки молодого человека.
— Сатись скамья, глупэс, — приказал ему Лахути.
Пьяница покорно уселся на врытую в землю скамейку.
— Пэри пэсок, глупэс.
Бедняга нагнулся и взял горсть песка.
— Клади пэсок карман, глупэс, — повелел ему Лахути.
Тот послушно всыпал горсть в свой карман.
— Тэпэр, глупэс, випрось пэсок свой карман. Пьяница исполнил и эту команду.
— Вот так как ты випросил пэсок свой карман, — важно сказал Лахути, так ты толжен випросить пьянка своя голофа. Как ты можешь пить, когда тфой солофей долшен пыть черес плэчо.
После этих слов перс снова уселся в автомобиль и вместе со своей свитой отбыл в гостиницу.
Там его опять угощали, а на другой день в международном вагоне отправили в Москву.
И еще о пролетарских писателях. В тридцатые годы в Ленинграде один из этих «самородков» во время ссоры на коммунальной кухне выплеснул на соседа целую кастрюлю кипятка. Об этом рассказали критику Цезарю Вольпе, и тот сказал:
— Жестокий талант.
(Так называлась знаменитая статья критика Н. К. Михайловского о Достоевском.)
Из Москвы в Казахстан к прославленному акыну Джамбулу был послан поэт-переводчик. Старый казах встретил гостя весьма торжественно. Он взял музыкальный инструмент и пропел некую импровизацию в честь москвича.
После этого все стали с ожиданием смотреть на гостя. Дескать, раз ты поэт, то должен ответствовать достойно, то есть сложить и произнести стихи в честь хозяина. Москвич не растерялся и прочел наизусть несколько строф из «Евгения Онегина».
Все присутствующие, включая самого Джамбула, были вполне удовлетворены.
В тридцатые годы вслед за движением «жен комсостава армии» и «жен инженерно-технического состава» организовалось движение «жен писателей». В Москве председательницей совета жен писателей была супруга Всеволода Иванова — Тамара Владимировна. А ее заместительницей выбрали Э. Я. Финк жену литератора Виктора Финка.
Как водится, у руководительниц движения появилось множество дел. Они заседали, куда-то ездили, звонили по телефону, им стали часто звонить…
Как-то Виктор Григорьевич Финк взял трубку. Нетерпеливый женский голос сказал:
