— Что-то мы ничего не поняли, — сказал Соколов, обращаясь больше к Рудику. — Больно уж круто вы все вывернули.
— Где ж вы раньше были? Куда смотрели? Ведь все вы с самого начала едва ли не поощряли нас к этому! — затараторил Климцов.
— То было раньше, — сказал Рудик.
— Дайте сигарету, — повел глазами Артамонов. — Что-то мне даже как-то не по себе. Закурить, что ли?
Соколов протянул ему свой обслюнявленный окурок.
— Спасибо. Как-нибудь без сопливых.
— Брезгуешь, что ли?
— Очень даже может быть.
— Ну, тогда тормозни на минутку, когда все пойдут, — сказал Соколов.
— Это еще зачем? Ты что, не наговорился со мной?
После звонка друзья потянули Артамонова из туалета за рукав, как бы разнимая его с Соколовым.
— Нет проблем, я сейчас догоню, — сказал он и остался. — Вы будете вдвоем? — спросил он у Климцова.
Климцов посмотрел в сторону Соколова. Cоколов подмигнул, и Климцов вышел за остальными. Соколов встал у окна и, осматривая внизу кустарник, повел беседу:
— Что-то, я смотрю, вы с Решетневым откровенно не уважаете служивых. Тот со своим старостой постоянно не в ладах, возражает по всяким пустякам. Ты тут воду мутишь.
— Смотря каких служивых. С Рудиком у нас нет никаких трений.
— Ну, с Рудиком, допустим, понятно — он себе на уме.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Не понимаешь? Я объясню. Слышал такой стишок — старших всех мы уважаем?
— Про дедовщину, что ли? Ты считаешь, армия дает преимущества?
— Может, и дает.
— Тогда засунь их себе глубоко-глубоко вовнутрь и никому не показывай!
— Я чувствую, ты хочешь потягаться.
— Честно говоря, никакого желания.
— Трусишь, что ли?
— Я же говорю: желания нет.
— Понятно. Значит, это только при всех ты такой смелый?
— Ну, а ты что, хочешь подраться?
— Видишь ли…
— Нет, ты прямо так и скажи: я хочу с тобой подраться. Ну, давай, говори! — Артамонов стал медленно приближаться. — А если я не хочу с тобой драться?! Или даже трушу? Что делать?! — До Соколова оставалось как раз столько, что при взятии за грудки он не успел бы отскочить. — Может, мне с тобой драться западло?! — продолжал надвигаться Артамонов и, схватив за свитер, ударил Соколова лбом в нос и ниже, и выше, и в скулу — по всему лицу. Откинутая голова Соколова пробила затылком двойную раму. Осколки полетели на улицу и, как секатором, обстригли кусты сирени под окном, превратив их в усеченные пирамиды. Народ на Студенческом бульваре оглянулся и уставился на пятый этаж нового корпуса. Но с бульвара не было видно, как Соколов осел, словно подкошенный, и молча свернулся вокруг урны с чинариками.
