Кому приходится иметь дело с преступниками, тот должен запастись многим естественным оружием. Нет ничего здесь более важного, как наблюдательность... в ней единственное спасение для исследователя. Наученный долголетним опытом, я заметил в долине такие приметы и предзнаменования, которые для другого прошли бы незаметно. Странные следы ног на самых темных тропинках, сломанные кусты, обрывки бумаги, брошенные без всякой предусмотрительности, ничто не ускользнуло от меня. Но больше всего обратила на себя мое внимание и поразила меня наша водяная пенящаяся крепость.
День за днем уменьшалось количество воды в нашем бурном потоке. В первый раз заметил я это на третий день нашего заключения, а окончательно уверился в этом на пятый день. Дюйм за дюймом, слой за слоем понижалась вода потока. Кто-нибудь другой на моем месте мог бы взглянуть на это, как на естественное явление. Я же слишком верил человеку, служившему мне, чтобы думать, что так оно и есть на самом деле. Окиада приступил к делу, сказал я себе. Час моего освобождения приближается.
Можете представить себе, как взволновало меня это открытие и как были заняты им все мои мысли, когда я говорил с Анной о приближающихся днях свободы. На мой вопрос, посетит ли она снова мой дом в Суффолке, она вся вспыхнула и, бросив на меня быстрый взгляд, который бывал иногда так красноречив, ответила уклончиво:
– Сестра ваша не любит меня. Милая! Она смотрела на меня так, как будто я хотела похитить вас у нее.
– Неужели вы считали бы себя виновной, если бы сделали это?
– Да, – сказала она так серьезно, что я даже пожалел, зачем предложил ей этот вопрос. – Виновной до конца своей жизни, доктор Фабос!
Я понял, что она намекает на историю своей жизни и на людей, судьба которых заставила ее жить. Она хотела этим сказать, что прошлое ее всегда будет преградой между нами. Эта мысль часто волновала меня, но не о себе думал я, а о ней.
– Клянусь Богом, Анна, – сказал я, – нет большей вины в мире, как слова, сказанные сейчас вами. Вы запрещаете мне говорить это. Сказать вам, почему?
Она кивнула, продолжая смотреть в ту сторону, где через узкий проход в горах виднелась полоса голубой воды. Я сидел подле нее, мне так хотелось обнять ее и сказать то, что мне подсказывало сердце все эти дни. Да, Богу известно, что я полюбил это хрупкое, нежное дитя судьбы выше всех надежд своей жизни, выше всякого честолюбия.
– Вы запрещаете мне говорить это, Анна, потому что не доверяете мне.
