– Да? Что ж, прекрасно! Но, думаю, вам все-таки выгоднее возить трюфели в Лондон через Балтику; путь через Босфор закрыт для вас, а дабы открыть его, надо будет пролить реки крови.
– Пока, – повторил Епифанов.
– Не понял… – Дефо становилось все труднее идти за русским; тот легко владел искусством собеседования, хотя лицо было благодушно, а в голосе звенела наивность и чуть ли не постоянное детское удивление.
– Я говорю, что торговля лишь пока связана с войнами. Но ведь это пройдет? Это ведь, – Епифанов снова улыбнулся, – безвкусно – перечить обмену силою оружия…
– Теперь я до конца убедился в том, что вы нация мечтателей!
– Мечтание более по душе мне, чем каждодневность, ее скука, а оттого – неверие в истинное благо.
– Видимо, вы не занимаетесь политикой, – подставился Дефо. – Мне кажется, что ваше призвание, постигнув языки, заниматься делом людского сближения через посредство перевода мыслей и слов, их определяющих.
– По-русски моя профессия действительно называется «толмач», то есть переводчик, вы угадали…
Дефо вздохнул: «Угадал. Я знаю все о тебе, даже то, что ты ешь на завтрак и какие делаешь покупки в лавке, где торгуют писчими товарами».
Отломив ломтик мягкого, бело-желтого соленого сыра, Дефо спросил:
– Вас очень тянет на родину, мистер Епифанов?
– Да.
– Как долго намерены прожить в Лондоне?
– На то не моя воля.
– Нравится у нас?
– Нет.
– Отчего?
– Когда туманы, жить тяжко, гнетет…
– Вы правы. Поэтому англичане так любят путешествия в земли, расположенные много южнее Азова.
– А я северянин, жару не люблю, меня всегда влечет в светлые ночи…
– Не понял…
– На севере весною солнце почти не заходит, небо молочное, а сосны стоят красные, тишь, только гуси кричат на пролете…
– Слагаете стихи?
– Песни люблю… Как угадали?
«Угадал, – снова горестно подумал Дефо. – Если бы я мог угадывать все, я бы сравнялся с Шекспиром. Я все о тебе прочел, юноша, я перестал угадывать, я забыл про это, я сочиняю, и когда сочинение п о п а д а е т в правду, происходит чудо».
Дефо налил Епифанову эля:
– Здоровье русского гиганта Петра Великого!
– Дай бог! – ответил Епифанов.
Выпили до конца; снова закусили соленым сыром.
– Очень завидуют ему? – спросил Дефо.
– Кто?
– Соратники…
– А ему равных нет.
– Так ведь завидуют именно те, кто ниже.
Дефо имел основание говорить так: он не мог забыть того дня, когда его коллега Гилдон опубликовал подметную брошюру против «Робинзона», обвиняя Дефо в вымысле и лжи; он полагал, что этим «откровением» убьет успех романа, объявленного документальным. Прочитав памфлет, Дефо съежился, несколько дней не выходил из дома, полагая, что издатель расторгнет с ним договор. Однако народ любит то, во что поверил; автора можно заточить в Тауэр, убить, но персонаж – если он вошел в дома людей – вечен. «Робинзон» стал книгой-скандалом – лучшая реклама, гарант популярности; издания шли нарасхват.
