– Мои соболезнования, сынок. Да, как видишь, я уже знаю. Дурные новости – лучшие скороходы. Как я понимаю, убийц не нашли?
Ахилл развел руками: увы.
Колобок прокатился вокруг него. Участливо тронул за локоть:
– Мой дом в твоем распоряжении, сынок. Моя шпага… Я счастлив помочь сыну Верзилы. Ты ведь за помощью, да?
Ответить Ахилл не успел: Карпаччо сам подметил что-то в лице молодого человека. Перестал шуршать, двигаться, налился льдом неподвижности. Пожевал губами, будто пережевывая неприятные мысли.
Толстенький пальчик указал на одного из учеников с палашами:
– Твое мнение, сынок?
Ахилл сощурился.
– В целом, хорош, – он испытывал неловкость, понуждаемый оценивать ученика в присутствии маэстро, да еще наскоро, с порога. Но чувствовалось: в вопросе Карпаччо есть своя, тайная логика, намеченная цель, которой маэстро добьется любым путем. – Движется в мере, силен, ловок. Слишком самоуверен. И еще, пожалуй, main dure…
Он нарочно так назвал излишнюю жесткость руки, зная от отца, что Непоседа отдавал предпочтенье французским терминам. Равно как и парижской, более низкой стойке.
– Полагаешь, твоя рука мягче?
– Вот и мне интересно, дружок! Мягче или нет?
Обеими руками Ахилл схватился за голову. Тщетно: стащить проклятый шлем не удалось. Напротив, сейчас забрало оказалось таким узким, что сквозь него было видно только лицо маэстро Паоло. Вот шевельнулись губы:
– Ты приехал за помощью, малыш? Да или нет?
От сказанного у Морацци дрогнуло сердце.
– Да или нет? Не увиливай!
Лгать? Выпутываться? Взяться объяснять суть врожденного проклятия?!
При чужих?!
– Нет, маэстро. Матушка велела мне бежать, и я бегу. Матушка велела – к вам, и я подчинился.
Слова получались скучными, лязгающими. Уход в глухую защиту.
– Ты всегда подчиняешься, когда велят?
– Я не виноват, маэстро! Это выше меня!
– Ты тоже выше меня. Это ничего не значит.
– Вы не понимаете! Вы…
– Я и не собираюсь понимать. Я хочу выяснить: зачем ты приехал. Даже если ты сам еще не знаешь правды…
Давление Карпаччо становилось нестерпимым. Шлем облепил голову, раскаляясь; от жара нащечников бледность сменилась резким, чахоточным румянцем. Кровь ударила в голову. Дыхание сбилось, но Ахилл выровнял его: сказалось умение, наработанное годами. Это разговор. Это всего лишь разговор сына с другом отца. И отвечать надо достойно.
– Я был готов умереть, маэстро! Я и сейчас готов умереть! В любой час… в любую секунду… здесь!.. дома!..
Паоло Карпаччо попятился. Но Ахилл по-прежнему видел только его лицо, и лишь слова маэстро, быстрые, жалящие фразы проникали сквозь глухоту шлема.
