Наши добрые соседи | страница 4
Их уж точно придется теперь ремонтировать…
— Что вы сказали, шеф? — спросил он.
Толстяк вздохнул.
— Пфеффер, я должен допрашивать этого господина или этот господин будет допрашивать меня? Как вы полагаете, Пфеффер?
Пфеффер высоко поднял брови, выражая полнейшее недоумение.
— Какой может быть вопрос…
— Так вот, вся эта история уже достаточно долго длится…
Где ты прячешь бумаги, отвечай, где ты прячешь бумаги, и побыстрее.
— Какие бумаги?
Клянусь, я не имел ни малейшего представления, о каких бумагах идет речь, но он решил, что я просто прикидываюсь, и сказал мне это без обиняков. После чего ему, видимо, пришла в голову какая-то мысль, и он спросил меня вдруг в упор:
— Что ты думаешь о политике премьера Лаваля?
Что я думаю о его политике… отвечать следовало не размышляя. А раз я размышляю, значит, наверняка считаю, что его и повесить мало.
— Простите, — пробормотал я, — но это же вы сами сказали…
Тот пожал плечами.
— Не хватает даже мужества отстаивать свои убеждения.
Я попытался убедить его, что вопрос застал меня врасплох.
Никто никогда не спрашивал меня об этом…
— Сразу видно, — с торжеством воскликнул человек в борсалино, — с какими людьми вы водитесь!
Худющий поддержал его, чуть присвистнув. Бесполезно было оправдываться.
Я хотел сказать, что ничего не думаю о политике премьера Лаваля, как и о политике любого другого премьера. Есть люди, которых это интересует, меня же — нет. Если человека поставили во главе правительства, значит, на это были какие-то основания.
А раз я не знаю, что это были за основания, то на каком основании могу я судить о его политике? Раз он проводит такую политику, то его, вероятно, для этого и поставили на это место, так что… Конечно, я не смог объяснить это толстяку, который и не думал меня слушать, а задавал вопросы лишь ради удовольствия их задавать.
Все платья Полины, да и мои костюмы тоже, валялись на полу. Коренастый с рыжими усами залез на стул и рылся в коробках, которые стояли на шкафу, вытащил оттуда старые искусственные цветы, черный фартучек, в котором Альфред ходил в детский садик, всякие тряпки… Комната выглядела ужасно. Сидящие за столом доели суп, и один из них крикнул:
— А где же второе?
Все снова расхохотались. Когда смех немного утих, толстяк надвинул шляпу на глаза.
— Вы, кажется, слушаете иностранные передачи?
Так я и думал: анонимное письмо, да, это было несомненно анонимное письмо.
— Я, — совершенно искренне удивился я, — я даже национальное радио не слушаю.