Наши добрые соседи | страница 4



Их уж точно придется теперь ремонтировать…

— Что вы сказали, шеф? — спросил он.

Толстяк вздохнул.

— Пфеффер, я должен допрашивать этого господина или этот господин будет допрашивать меня? Как вы полагаете, Пфеффер?

Пфеффер высоко поднял брови, выражая полнейшее недоумение.

— Какой может быть вопрос…

— Так вот, вся эта история уже достаточно долго длится…

Где ты прячешь бумаги, отвечай, где ты прячешь бумаги, и побыстрее.

— Какие бумаги?

Клянусь, я не имел ни малейшего представления, о каких бумагах идет речь, но он решил, что я просто прикидываюсь, и сказал мне это без обиняков. После чего ему, видимо, пришла в голову какая-то мысль, и он спросил меня вдруг в упор:

— Что ты думаешь о политике премьера Лаваля?

Что я думаю о его политике… отвечать следовало не размышляя. А раз я размышляю, значит, наверняка считаю, что его и повесить мало.

— Простите, — пробормотал я, — но это же вы сами сказали…

Тот пожал плечами.

— Не хватает даже мужества отстаивать свои убеждения.

Я попытался убедить его, что вопрос застал меня врасплох.

Никто никогда не спрашивал меня об этом…

— Сразу видно, — с торжеством воскликнул человек в борсалино, — с какими людьми вы водитесь!

Худющий поддержал его, чуть присвистнув. Бесполезно было оправдываться.

Я хотел сказать, что ничего не думаю о политике премьера Лаваля, как и о политике любого другого премьера. Есть люди, которых это интересует, меня же — нет. Если человека поставили во главе правительства, значит, на это были какие-то основания.

А раз я не знаю, что это были за основания, то на каком основании могу я судить о его политике? Раз он проводит такую политику, то его, вероятно, для этого и поставили на это место, так что… Конечно, я не смог объяснить это толстяку, который и не думал меня слушать, а задавал вопросы лишь ради удовольствия их задавать.

Все платья Полины, да и мои костюмы тоже, валялись на полу. Коренастый с рыжими усами залез на стул и рылся в коробках, которые стояли на шкафу, вытащил оттуда старые искусственные цветы, черный фартучек, в котором Альфред ходил в детский садик, всякие тряпки… Комната выглядела ужасно. Сидящие за столом доели суп, и один из них крикнул:

— А где же второе?

Все снова расхохотались. Когда смех немного утих, толстяк надвинул шляпу на глаза.

— Вы, кажется, слушаете иностранные передачи?

Так я и думал: анонимное письмо, да, это было несомненно анонимное письмо.

— Я, — совершенно искренне удивился я, — я даже национальное радио не слушаю.