Он разоснастил румпель. Смиту предстоит удерживать шлюпку на курсе с помощью весел.
Теперь нужно разрезать одежду и осмотреть рану. Рэймидж извлек из ботинка метательный нож. Интересно, что на лезвии еще сохранились пятна крови французского кавалериста. Лейтенант опустил руку за борт и промыл сталь морской водой.
Его внимание привлек треск разрываемой материи: американец рвал рубашку на полоски, которые можно будет использовать в качестве бинтов.
— Вы готовы, сэр?
— Да, — ответил Рэймидж и склонился над девушкой. Боже, ее лицо было бледным, и бледность эта еще более усиливалась в мертвенным свете луны. Лежа с закрытыми глазами на спине, она напоминала тело, приготовленное для ритуала похорон. Кажется, у саксов было принято класть труп воина в лодку, поместив у него в изножье убитую собаку, и поджигать челн?
Лейтенант покрепче сжал нож в правой руке, и оттянул край платья левой. К черту стыдливость: речь идет о жизни и смерти девушки, и поэтому опасность того, что матросы увидят в лунном свете обнаженную грудь девушки, не стоит принимать во внимание. Начав осторожно разрезать ткань, он заметил, что веки маркизы затрепетали.
— Dove sono Io?[24] — прошептала она.
— Sta tranquilla: Lei e con amici.
Джексон с беспокойством посмотрел на него.
— Спрашивает, где она находится, — пояснил Рэймидж. Опустившись на колени, так, что нужно было лишь слегка наклониться, чтобы его голова оказалась на уровне с ее, он сказал:
— Не бойтесь, мы собираемся посмотреть на вашу рану.
— Спасибо.
— Джексон, свет.
Американец держал лампу, а Рэймидж распорол по шву ткань платья на плече и рукаве, затем разрезал шелк и кружево сорочки. Они были жесткими из-за пятен засохшей крови, казавшихся черными в свете фонаря.
Взмахнув в последний раз ножом, он убрал его обратно в чехол на ботинке и бережно отвернул одежду. В каждом слое виднелось идентичное отверстие. Верхняя часть плеча казалось белой, как у гипсовой статуи, но ниже, над внешней стороной ключицы, кожа потемнела и вздулась из-за огромного кровоподтека. Джексон слегка развернул фонарь, чтобы свет падал под более удобным углом, и Рэймидж смог рассмотреть саму рану, находившуюся в центре кровоподтека.
— С другой стороны, сэр… — прошептал американец.
Иначе говоря, подумал Рэймидж, надо узнать, не сквозная ли рана.
Он склонился над ней, осторожно приподнял ее левой рукой, и, просунув правую под одежду, аккуратно пробежался пальцами по лопатке и левой стороне спины. Выходного отверстия не было. Кожа была гладкой и холодной. Холод этот, казалось, проник по руке в самое его сердце. Ему хотелось прижаться к ней, согреть своим теплом, облегчить ее страдания. Пуля, этот чужеродный, обожженный порохом кусок свинца, все еще оставалась внутри ее тела, и мысль об этом заставляла его страдать.
